Девушка из обеспеченной семьи, находящаяся в прохладных отношениях с родителями. Возможно, именно в этом причина того, что до вербовки в Программу она начала обучение в учебном центре при Академии Космического Флота.
Райна Ясин
أنا ما عندي حل ..
لا قلبي يحب مرة
لا قلبي يحن مرة
Двигатель шаттла гудит под мягкой обшивкой салона — тихо и уверенно, как пчела в медленный летний полдень. Повинуясь инструкции, я застегиваю ремень безопасности, проверяю индикацию на панели, под которой находится моя кислородная маска, и прикрываю глаза, откинувшись на спинку кресла. Хочется слушать музыку, но по правилам уши необходимо оставлять незанятыми, — на случай внештатных ситуаций и новых инструкций в полете. Я всегда слушалась правил. Я всегда знала, что правила — это очень важно. В детстве отец был рад объяснить мне, почему это так. Он откладывал свои дела, садился напротив и ловил мой взгляд своими проницательными темными глазами. «Правила нужны, чтобы всем было хорошо, Райна Ясин. Если все соблюдают правила, все счастливы».
Гул становится отчетливее, словно пчелиный рой собирается взлетать.
Я помню пчел в поместье деда, я любила приезжать туда, за город, и подолгу сидеть на скамье у дома, подставляя лицо солнцу и лениво наблюдая за тем, как насекомые деловито перелетают от цветка к цветку. Мне нельзя было ездить к деду одной — слишком далеко от дома, но я всегда просилась с отцом. Отец часто посещал деда, — раз в неделю или две. И каждому визиту дед радовался так, словно бы сын и внучка приезжали к нему раз в полгода, а то и раз в год. Я помню, что каждый раз дед вручал мне медовую лепешку и горсть сладкого винограда, и отправлял «считать пчел». Это была хорошо знакомая мне уловка — намек, что мужчинам теперь надо поговорить. Я садилась на скамейку, ела лепешку и иногда ловила взглядом смуглые фигуры отца и деда — они неспешно раскуривали свои изогнутые трубки и заводили взрослые мужские разговоры.
За полупрозрачным стеклом иллюминатора медленно проплывают огни международного космического терминала. Повинуясь своему отражению в стекле, я машинально вправляю в прическу упавшую прядь волос. Даже сейчас, когда Земля вот-вот останется позади, я продолжаю следить за собой и следовать правилам. Так было всегда — чем хуже мне было, тем лучше я выглядела.
Правила и установки, особенно, исходящие от отца, всегда занимали в моей жизни «особое» место. Озгюр Ясин, мой отец, не был человеком своего времени. Казалось бы, откуда в современном обществе взяться такому слепому следованию традициям? Ведь человечество пережило почти сто лет культурного смешения в котле глобализации. А потом случились открытия на Марсе, которые разом перевернули все представления о человеческом, божественном и космическом в головах миллиардов людей. Но даже при всем этом следы некоторых «социальных институтов» смогли дожить до середины двадцать второго столетия. В этом смысле мне «повезло».
По большому счету, мне действительно повезло: я родилась под счастливой звездой. Озгюр был состоятельным человеком, турецким послом в Ливане. Говорят, мой день рождения — 25 мая 2051 года — неделю праздновался обширной семьей Ясин и ее соседями. Отец назвал меня в честь ар-Райян: двери в рай для тех, кто соблюдает традиции и правила. И вслед за именем, вся моя дальнейшая жизнь была расписана витиеватой вязью в его воображении.
Может быть, все и сложилось бы так, как он хотел тогда, если бы не моя мать. В современном обществе политику не пристало придерживаться традиционных средневековых ценностей, и если он хочет сохранить лицо и статус — то должен идти на уступки. Самым грандиозным из таких компромиссов в его жизни стал брак с Сезен, прекрасным бриллиантом Бейрута. Говорят, она считалась одной из самых прекрасных женщин своего времени, настоящей «принцессой Востока». Мать никогда не рассказывала, как Озгюр сумел добиться ее внимания и расположения, но всегда мягко улыбалась при воспоминании об этом. Она, несомненно, уважала его, как никого другого. И это не мешало ей переворачивать его жизнь вверх дном.
Даже будучи беременной мной, она продолжала блистать. За полгода до моего рождения случилась эта ужасная катастрофа в Сингапуре, когда на город рухнул космический грузовой корабль, и топливо из его двигателей попало в атмосферу. Она не сомневалась ни секунды, села в самолет и улетела помогать общественному фонду помощи пострадавшим. У нас дома есть плакат с ее фотографией: Сезен Ясин с распростертой рукой на фоне горящего Сингапура, «нам нужна твоя помощь!». Она всегда знала, что на самом деле — правильно.
Отец был человеком иного склада характера. Он никогда не рубил с плеча и не имел четкой формулировки «правильных поступков», все его действия всегда были полны политического подтекста и осторожного расчета. Глядя на то, как он описывает течение политических процессов в стране, я задавалась вопросом: если бы это было политически выгодно, использовал бы он меня как козырь в своей игре? Тогда мне было невдомек, насколько я близка к истине.
Я никогда не видела, чтобы мать с отцом ругались или спорили. Их взаимоотношения были похожи на сложный протяжный танец, в котором не было ведущего партнера. Отец претендовал на главенство, но мать оплетала все его агрессивные выпады тонкой вязью изящных решений и мудрых слов, и конфликты заканчивались, не успев начаться. Они были похожи на двух территориальных хищников, которым нечего было делить: они жили рядом, демонстрировали друг другу свою силу и власть, но никогда не нападали. Стороннему человеку могло показаться, что наша семья непрерывно жила в ожидании взрыва, но на самом деле так проявлялась особая гармония их отношений.
Я думаю, именно Сезен убедила Озгюра, что их старшему сыну, Адилю, нужна сестра. Адиль был старше меня на восемь лет, и, сколько я себя помню, — всегда опекал меня. Я помню, как в детстве он учил меня читать, терпеливо поправляя ошибки и объясняя сложные места, пока я не начинала выговаривать слова правильно. А потом давал мне большое вкусное яблоко, и мы шли гулять в сад за нашим домом: смотрели на звезды в вечернем небе и гадали, как какая называется. Нам обоим всегда нравились звезды.
Когда я пошла в первый класс школы, Адиль уже присматривался к службе в Альянсе Систем. Для отца это было равносильно предательству: ведь Альянс олицетворял в себе все, что было противно традициям и старым порядкам. Именно благодаря космической экспансии и Альянсу так быстро стерлись границы между государствами, культурами и обществами Земли. Стоит ли говорить, что отец был против. Обстоятельства сложились не в его пользу: в тот год наша пограничная колония на Шаньси была атакована неизвестными инопланетянами. Каждый вечер мы собирались у терминала Экстранета, чтобы послушать свежие сводки пострадавших и погибших. Повсюду говорили о будущей неизбежной войне. Брат рвался служить, говорил, что если завтра эти пришельцы явятся на Землю — он не будет отсиживаться в убежищах, так что даже отцу было не по силам его остановить. Через полгода Адиль успешно прошел вступительные испытания в кадетское училище и уехал из дома.
Сигнал коммуникатора отрывает меня от воспоминаний. «Горжусь тобой! Ты лучшая, ты все сделала правильно. Ничего не бойся, нет таких испытаний, которых ты не сможешь теперь пройти. Гагарин, конечно, несусветная глушь, но не самое худшее место во Вселенной. Будем пролетать мимо на дозаправку — помашу рукой в иллюминатор». Шутливый тон сообщения от Адиля заставляет меня улыбнуться. Я пытаюсь представить, как он будет махать в крохотный иллюминатор с пилотского кресла фрегата SSV «Гонконг» и улыбаюсь еще сильнее. Он всегда умел меня поддержать.
После отъезда брата отец сосредоточил свое внимание на мне. Очевидно, он старался всеми средствами привязать меня к Земле, чтобы я не покинула его, как Адиль. Озгюр спланировал для меня карьеру юриста в области международного права и нанял мне репетитора по истории. Он даже стал брать меня в короткие деловые поездки в Европу, в полете рассказывая мне об особенностях своей работы. А я тайком носила в коммуникаторе фотографию дредноута класса «Эверест» и мечтала стать навигатором. Не знаю, чего в этом проявлялось больше — детского бунтарства, желания поддержать брата или моего стремления к звездам, но для меня это было по-особенному правильно.
Школьные предметы давались мне без особенного труда, во многом, — благодаря поддержке, которую мне оказывали родители. Отношения со сверстниками складывались сложнее — я училась в частной школе, где вокруг меня были дети из других богатых семей. Не могу сказать, чтобы я чувствовала себя среди них своей, скорее, они были похожи на отца и мать. Большинство из них привыкли считать себя принцами и принцессами, с ранних лет обучаясь искусству политических игр и подковерных интриг, мне это все было чуждо и непонятно. Видимо, они считали меня слишком простой и наивной, поэтому большая часть школьных пересудов и конфликтов обходила меня стороной. Время от времени очередная альфа-самка пыталась взять меня в свою свиту в качестве жеста своей милости, но эти жесты не находили отклика с моей стороны. Я смотрела на этих людей, как сквозь стекло тепловизора, и видела их примитивные мотивы насквозь. Мне было скучно, я понимала, что мое место — не здесь, я словно была разного с ними биологического вида.
Время шло, мои сверстники взрослели, их игры становились сложнее. Я уже не всегда понимала, чего от меня хотят, и на всякий случай старалась держать вежливую дистанцию. Бывшие тринадцатилетние «львицы» в шестнадцать лет вдруг стали податливыми кошечками, а их родители при встрече обменивались понимающими взглядами: на моих глазах складывались будущие браки. В какой-то момент я осторожно спросила отца, не занят ли он тем же самым, и к своему ужасу оказалась права. Отец принял мой интерес за одобрение и с радостью рассказал мне о том, что мое будущее в надежных руках. Он рассказывал мне о том, к какой достойной семье относится мой будущий избранник, перечислял варианты, когда мы можем организовать торжественное знакомство, а я чувствовала, как туман застилает мои глаза и земля уходит из под ног. Дослушав пламенную речь отца до конца, я выдержала улыбку и, собрав всю волю в кулак, смогла дойти до своей комнаты.
«Никогда в тебе не сомневалась. До встречи, брат». Сообщение уходит в глубины космических сетей и я выключаю коммуникатор перед взлетом. Осталось всего несколько минут, прежде чем мы оторвемся от Земли и нырнем в темноту. Мне спокойно как никогда, впереди только ясное чистое будущее и мой свободный выбор. Подумать только, как много пришлось сделать, чтобы все стало правильно...
Брат получил мое сообщение после ночной смены и едва не попал на гаупвахту, пока писал ответ. «Адрес в Экстранете apply@esa, отправляй фото, физические данные и краткую биографию, обязательно упомяни рекомендацию: младший сержант Адиль Озгюр Ясин, Второй Флот. Ничего не бойся, ты справишься». Параллельно пришло письмо от отца, который решил подкрепить наш диалог дополнительными фактами. Молодой наследник старой семьи ливанских ювелиров, на шесть лет старше меня, уже владеет семейным бизнесом, сможет обеспечить мне безбедную жизнь до старости… Я всмотрелась в безэмоциональное, вылизанное фоторедактором лицо мужчины на фотографии, и мой взгляд снова заволокло туманом. В ту же ночь я отправила документы и не смогла заснуть до утра, пока не пришел ответ. Никогда прежде мне не было настолько тяжело открывать электронное письмо.
«Райна Озгюр Ясин.
От лица Объединенного Космического Флота Альянса Систем я выражаю вам признательность за готовность служить объединенному человечеству.
Вам надлежит прибыть в призывной пункт Бейрут Талле-Эль-Амир для прохождения первоначального медицинского освидетельствования.
При себе иметь паспорт общего образца.
С уважением,
Капрал Джеймс Розарио».
События следующей недели время милосердно вытеснило из моей памяти. Я помню обрывками: короткий медосмотр в призывном пункте, серию тестов на интеллектуальные способности и психологическую устойчивость. Заключение «К обучению в кадетском училище Альянса Систем годна» на красивом бело-синем бланке. Пронзительный взгляд отца, который не мог ничего сделать с решением дочери. Удивленный взгляд матери, не выражающий ничего из ее настоящих чувств. Короткое сообщение брата: «Держись». И ночной рейс в Стокгольм.
Ясность сознания вернулась ко мне в жилом боксе, когда нас вместе с другими кадетами расквартировали по казармам. Я лежала в темноте, наполненной дыханием девятнадцати незнакомых мне девушек, и впервые в жизни чувствовала, что по-настоящему живу.
В следующие дни, недели и месяцы я непрерывно убеждалась, что поступила правильно. Здесь все были в изначально равных условиях, ты получал ровно то, чего добивался сам. Первые два месяца нас учили строевой подготовке и субординации. Когда «Aye-aye, sir!» стало отскакивать от зубов — начались тесты на определение будущей специализации. Я не подошла на навигатора, как хотела, но внезапно для себя прошла испытания на пилота. Результаты моих тестов на координацию движений и реакцию удивили даже инструкторов. Так на моей униформе поселился значок распахнутых крыльев, а к ежедневной физической и теоретической подготовке добавились азы летной программы.
Мы много переписывались с братом. Оказалось, что внутри Альянса все работает иначе, не так, как кажется снаружи. Например, довольно сложно было просто взять и написать домой, в Бейрут. Но если тебе нужно было написать другому военнослужащему — ты пользовался для этого внутренней сетью и сообщение гарантированно находило адресата после отбоя или во время спуска с корабля на «берег». Домой я почти не писала — отца и мать не интересовали мои успехи, а я и так знала все об их жизни. Только, возможно, они стали еще более одинокими в своем бесконечном танце двух осторожных хищников. Но я не позволяла чувству вины помешать мне следовать к своей цели, ведь каждый делает свой выбор сам для себя — и я свой сделала.
Никто не ставил задачей сделать из нас полноценных солдат к концу первого года, но по итогам этого года мы должны были доказать свою пригодность к дальнейшему обучению. Я ждала момента финальных испытаний с волнением и посвящала все свои силы подготовке. Меня немало удивляло то, что ежедневный строгий ритм давался мне без изнурительного труда, наоборот — оказавшись в жестких условиях, я собралась и словно настроилась на правильную волну. В какой-то момент мы с напарницей, Джесс Финниган, даже устроили соревнование — кто набъет больший счет в симуляторе. Джесс была похожа на меня в том, что ушла во флот против воли родителей, правда больше она ничего о них не рассказывала — а я не считала этичным спрашивать.
Мы совершали четыре учебных вылета в симуляторе в неделю, с обязательным разбором результатов после каждого. Конечно, никто не учил нас управлять реальными боевыми кораблями до присяги, но даже в упрощенных условиях было понятно, насколько мы пригодны для пилотирования. Инструкторы говорили, что результаты наших тестов анализируют не только они, но и руководство боевых частей, заранее отбирая для себя будущих пилотов. В какой-то момент я почувствовала особое внимание к себе, как будто кто-то из этого «руководства» отметил меня для себя.
Я стала замечать, что нашу часть посещают офицеры неизвестного мне подразделения Альянса. Они могли быть простыми штабными работниками, а могли оказаться и представителями внутренней безопасности Альянса. Само по себе это меня не удивляло — до тех пор, пока один из них не появился среди инструкторов на моем вылете.
Это был учебный «вылет», в котором оценивалось поведение пилота в искусственно заданных условиях полета. Я старалась делать все, как по учебнику. Вектор тяги, угол атаки, ускорение, торможение, новые координаты, склонение на точку и снова ускорение. В какой-то момент темп виртуального «полета» захватил мое внимание и я увлеклась, выписывая уже привычные мне фигуры и заходя на обозначенные цели. Результат «вылета» был привычно хорошим, я выполнила все поставленные задачи и не допустила ошибок. Сняв шлем, я обернулась на инструкторов, надеясь увидеть улыбки одобрения. Но вместо этого я увидела, как они о чем-то оживленно беседовали с офицером разведки, даже не смотря в мою сторону.
Вечером меня вызвали к начальнику части. Неизвестный офицер был там, в руках у него были результаты моего вылета. Он представился как штаб-лейтенант Дункан Кэмбелл и повесил на стенде передо мной две таблицы с результатами вылетов — мой и Джес. В тех случаях, где оценивалась общая стратегическая инициатива, эффект принимаемых решений, качество выполняемых маневров на длительных промежутках времени, наши результаты были примерно одинаковы, местами я даже проигрывала. Но в тех тестах, которые оценивали мелкую моторику и скорость точечной реакции, мои показатели разительно отличались. В двух метриках из четырнадцати результат в принципе вышел за размер шкалы и был считан системой неправильно. Цифры говорили, что со мной что-то не так, но ответа — что именно — не было.
Дункан предложил мне объяснить, что это означает, предварительно подсоединив меня к полиграфу. Мне было сложно сдержать мое волнение, но я действительно не понимала, что все это значит — и прибор это подтверждал. Увидев это, лейтенант сосредоточенно кивнул и отпустил меня в казарму.
Через час после отбоя меня вызвали снова, на этот раз — с вещами. Я быстро собралась, предчувствуя самый плохой сценарий. Я успела перебрать в голове дюжину гипотез, начиная от вмешательства отца, заканчивая физической патологией, но ни одна из них не объясняла, почему я должна была терять свою мечту за две недели до финала. Наконец, время объяснений пришло, и я второй раз за день переступила порог кабинета.
Дункан был немногословен, краток и осторожен в формулировках. По его словам получалось, что в силу «неизвестных пока причин» я обладала редкой физиологической особенностью, которая наделяла меня потенциальной способностью к… «биотике». Я переспросила, и он повторил это слово еще раз, добавив — так мы называем сейчас способность живой особи формировать поля эффекта массы комбинацией нервных импульсов. Дав мне время переварить услышанное, Дункан продолжил.
Мне предстояло покинуть Академию Флота и стать кадетом Программы адаптации и акклиматизации биотиков. Для этого меня выводили из под юрисдикции Альянса Систем и передавали в частную корпорацию Конатикс Индастриз. Наше обучение должно было проходить на Станции Гагарин, самой дальней человеческой станции в Солнечной Системе.
Это был весь мой инструктаж. Вслед за этим меня перевезли в Сингапур и передали агентам Конатикс Индастриз. Все становилось очень сложно и одновременно, по-своему, правильно. Я никогда не была такой же, как другие, и у этого есть физиологические причины. Мое место сейчас не среди людей, но среди таких же, как я, биотиков. Я смогу вернуться домой, в Альянс и на Землю, когда научусь обращаться со своими способностями и перестану представлять угрозу другим. И, возможно, теперь я почувствую себя своей среди своих.
Я была в шаттле первой. Другие кадеты еще не прибыли и у меня было достаточно времени, чтобы собраться с мыслями. Весь мой путь привел меня сюда, к этому моменту. Интересно, какие они, эти другие кадеты, какой путь привел сюда их? Я невольно поймала себя на мысли, что именно сейчас могу увидеть человека своего «вида». Каким он будет? Будет ли он отправлять меня «считать пчел»? Или сможет так же четко, как я, понимать, что действительно правильно, а что нет?
Входная дверь с шипением распахнулась, отвлекая меня от мыслей. Несколько парней и девушек осторожно поднялись по ступеням и заняли места рядом. Такие разные — словно их собрали со всех уголков огромной Земли! Один из них, поднявшийся последним, неловко оглянулся по сторонам и увидел только пустое место рядом со мной. Стесненно улыбнувшись, он спросил:
— Ты не будешь против, если я сяду здесь? Кстати, я Кайден.
Правила по технике для кадетов
Ссылка на Google Docs с правилами по технике для кадетов: читать и комментировать.