Лирра Алан Забарро, была ребёнком когда, во время Бунта бессмертных Патрон и Рэдхед возглавили атаку рабочих Электро на дом её отца, предыдущего главы Рубильника. В драке с родителями Рэдхэд уронил пистолет, который упал под кровать, где пряталсь Лирра. Когда он нагнулся достать его, Лирра выстрелила. Рэдхед погиб, но он уже успел пройти причастие и вышел из Тумана. Патрон отбил её у остальной толпы и увёл к Маргарет Балкли, которую попросил присмотреть за ребёнком до прохождения Причастия.

Некоторое время назад в Рубильнике объявился псих в кровавых бинтах, объявивший себя патроном. По пркиазу Патрона его немедленно выдворили из Электро.

Сразу после Бунта бессмертных и убийства предыдущего руководства Рубильника, Потомком стал Толли Рэдхэд все, имеющие правильную кровь, прошли проверку крови и стали Патрициями. Все, и даже младший Заббаро, Роберто. Ходили слухи, что Роберто вынудили отказаться от своих притязаний. Ведь по крови он совершенно точно вышел бы Потомком.
Время шло, и вскоре стало понятно, что управляется с делами Толли из рук вон плохо. Роберто действовал получил большинство голосов Патрициев, и обратился к Хранителю и получил разрешение занять законное место, после чего Роберто стал Патроном. Рэдхэда после этого он оставил в ранге патриция, и ничем не показывал, что относится к нему как-то плохо. А последние время наоборот, очень сильно приблизил его к себе.

Я, Маргарет Балкли,
Нынешний патриций Рубильника, помню, как всё было во времена правления администрации. Мафия контролировала кварталы, а важные должности передавались из поколения в поколение в одних и тех же династиях. Я служила в городском госпитале, который был расположен на стыке нескольких кварталов. Я работала под началом Рейчел Грит и возглавляла отделение хирургии и травматологии. Рейчел занимала должность главного врача всей больницы и была для меня наилучшим примером стойкости, верной морали и устремлений в русле нашей непростой работы. Она была моим главным наставником, и мы часто вели беседы о врачебной этике. Я была бесконечно восхищена её мудростью, и радовалась, что могу учиться у неё. Она курировала самых высокопоставленных людей в городе, являясь личным врачом для многих из них.

Когда начались голодные бунты, мы захлебнулись работой. Все отделения были переполнены, операции проводились в несколько смен, иногда одними и теми же врачами. При этом Рейчел вечно где-то пропадала. Но я знала, что она тесно общается с Леонард и Орландо Греями. Они работали в самом центре хранителя, с самим мозгом этой машины. Инженеров такого уровня в городе больше не было. Потом Леонард взял себе имя Максимус. Рейчел говорила, что он, возможно, открыл панацею. То, что избавит людей от болезней. Я не была посвящена в подробности, но её воодушевление мне нравилось. Если хоть часть людей перестанет болеть, то мы, наконец, сможем справиться со своей работой! О чём ещё было мечтать хирургу, который спит по два часа в сутки… А потом Орландо и Максимуса раскрыла администрация. И сразу начались репрессии и гонения. Почему-то их деятельность ужасно напугала верхние эшелоны власти. В тот момент меня заинтересовал род их деятельности, но я не могла выделить ни минуты на попытки узнать о нём больше.

В наше отделение в тяжелейшем состоянии поступила пациентка по имени Айона Лапарт. В первый момент мы замешкались, принимая решение о целесообразности траты времени и ресурсов на неё. Как жилец она не выглядела. Но она продолжала дышать, и нам пришлось взять её на серию экстренных травматологических операций. Мы, к сожалению, не определили, что девушка была беременна. Операция длилась несколько часов, последствия болевого шока и воздействие наркоза вызвали прерывание беременности, и в послеоперационной палате у неё случился выкидыш. Не знаю, осознала ли она случившееся, ведь это была только первая операция. В последствии Айнона прошла через серию реконструирующих вмешательств и очень длинную реабилитацию, научившись ходить заново. Я лично курировала каждый шаг её лечения. Она стала дорога мне как точка совершенства моей работы. Так хорошо я не восстанавливали ни одного столь тяжёлого пациента. Она вышла из госпиталя без трости, но и без ребёнка. Иногда я укоряю себя за это, хотя и понимаю, что иначе не могло быть.

В процессе реабилитации Айоны исчезла Рейчел. Она просто перестала приходить на работу. Вскоре за Рейчел пришли из Администрации. Они допрашивали нас, но так ничего и не смогли выяснить. Мы, в свою очередь, действительно ничего не знали.

В тот же день меня вызвал Ластис. Он без вступлений сообщил мне, что теперь я возглавляю спецклинику при департаменте вместо Рейчел и принимаюсь за исполнение всех её обязанностей. Но и за госпиталем мне тоже надлежало присматривать. И если я думала, что у меня до этого было много работы, то, видит случай, я ошибалась. Когда-то коллеги называли нашу ситуацию военным госпиталем в тылу врага, и я была с ними вполне согласна. Теперь же у нас был госпиталь в самом центре ада, который ещё и горел. Пострадавших с тяжелейшими травмами складывали на тряпки на полу, и мы проводили первичную сортировку по военному принципу, вешая чёрные метки на тех, кто был вынужден, порой, ещё несколько часов умирать рядом с остальными. Но даже такая хладнокровная выбраковка не помогала.

Теперь я ещё и ходила на планёрки департамента. Два знакомства, составленных в это месте, были мне крайне неприятны. Это были глава службы безопасности Говард Принц и Виктор Коул – его заместитель. И если в жестокосердном Коуле можно было узреть рациональное зерно, то Принц виделся мне кровавым психопатом, одержимым страстью к расправе. Он вызывал во мне чувство леденящего ужаса и всякий раз, когда я встречалась с ним глазами, моё сердце начинала щемить стенокардическая боль, а выброс адреналина из надпочечников окатывал неприятным холодом поясницу. Страх был смешан с омерзением и ненавистью. Эти люди были абсолютной противоположностью тех человеческих идеалов, за которые я сражалась каждый день.

В один из этих ужасных дней меня вызвали на экстренное совещание. В квартале Моралес были найдены Максимус и Орландо, которых скрывал сам мафиозный Дон. Готовился срочный штурм квартала. Наибольшее внимание было уделено визуальному эффекту, благодаря которому администрация рассчитывала получить мгновенную капитуляцию. Принц приказал расконсервировать бронетранспортёры, которые, на моей памяти, никогда не использовались в городе. На меня возлагалась обязанность организовать полевой госпиталь возле места происшествия, который будет оказывать помощь участникам конфликта со стороны администрации и, что самое ужасное, не будет оказывать помощь пострадавшим со стороны квартала. Принц сказал мне тогда: «Мы хорошо знаем ваш слишком милосердный нрав. Если я запрещаю оказывать им помощь, то приказ должен быть выполнен, или вы, как изменница, пойдёте под трибунал».

До утреннего выступления оставалось несколько часов, когда я поняла, что если план напугать квартал не сработает, то там будет очень много жертв. Я должна была что-то предпринять, моя беспокойная совесть крайне болезненно вгрызалась в сознание. Очевидно, что убийство Принца могло сорвать или хотя бы задержать операцию. Но могла ли я преступить свою клятву? Основу своей морали принести в жертву ради жизни других? Тогда - не смогла. Перед началом операции я делала стимулирующие инъекции военным и командующим. Принцу же я ввела коктейль из транквилизаторов и противоэпилептических средств. Его координация и речь нарушились, очевидно, он не мог возглавлять операцию. Его коллеги решили, что он перенервничал и напился в хлам. Удача была так близко, но Виктор Коул решил не отменять операцию и возглавил её вместо Принца.

Тот день я запомню как один из ужаснейших в своей истории. Моралес не склонил головы, и начались боевые действия. Со всей возможной жестокостью солдаты администрации учинили расправу над жителями квартала. Они расстреливали не только тех, кто пытался оказывать сопротивление, но и мирных жителей. Когда линия обороны квартала была прорвана, солдаты заходили в дома и убивали целые семьи. Наш полевой госпиталь утопал в крови по колено, и всё было без толку. Обезображенных раненных несли десятками, а мой ассистент потерял сознание у операционного стола... Опустошение кровавой бойни пробило брешь в моём сердце, и я по сей день несу в себе печать тех дней. Я, Маргарет Балкли, которая не смогла это предотвратить.

Я, Маргарет Балкли
Патриций Рубильника, которую называют «бывший хирург». Но я считаю, что врачи не бывают бывшими. Врачом движет огонь знания, изменения и поиска истины. Когда мой госпиталь закрыли, я перебралась в квартал помойки. Тогда она ещё была фабрикой. Там я лечила оставшиеся семьи смертных. Пришлось вспомнить всё на свете, и педиатрию, и даже акушерство, ведь грамотно принять роды тоже не самая простая задача. При помощи работавшего утилизатора я создала огромный запас лекарств, да и имеющийся склад препаратов выручал меня, ведь они перестали портиться после того, как время в городе остановилось. После получения должности в Рубильнике, я не перестала ходить в этот квартал и лечить сектантов единого бога. Я действительно любила их, ведь они были единственной ниточкой, связывавшей меня с моей профессиональной практикой, которая имела большое значение в моей жизни. Живость их глаз и душ, которые мерцали в этих глазах, окрыляли меня. Наверное, в сравнении с ними все мы – мертвецы, давно истлевшие внутри.

А потом случилось страшное. Преторианцы объявили Утилизатор возгордившейся машиной и разгромили его. Они отрезали его от всех коммуникаций, и я видела, как лампочка с надписью «Утилизатор» на панели Электро погасла. Это было ужасной трагедией для всех нас. Прекрасная фабрика стала помойкой, а хорошие люди, живущие в ней – отбросами. Несправедливость окружает нас, но этот акт я считаю глупой несправедливостью. Преторианцы искусственно ввели город в состояние дефицита и общество кардинально расслоилось. Потомки в своих перчатках и бархате и жители помойки в обносках – контраст, достойный примеров о глубоком средневековье из книг по истории медицины времён моего студенчества. Я мечтаю однажды восстановить утилизатор. Чтобы его утроба снова загудела, начав новый цикл выпуска столь необходимых людям вещей. Чтобы в нём текли вода и электричество, чтобы Хранитель дал ему время. Преторианцы голословно обвинили утилизатор, и я стала уважать их меньше.

А потом прогремел взрыв в депо. Начался ужасный пожар, который перекинулся на помойку и половина всего, что там находилось, сгорела. В том числе и смертные люди. Я перевязывала их ожоги и постоянно думала о том, как сохранить их хрупкую красоту для нашего пропащего мира? Вскоре жизнь, если её можно так назвать, вернулась в прежнее русло. Я всё так же ходила на помойку, а поколения смертных сменялись. Это было довольно страшно – помогать человеку родиться, видеть всю его жизнь и проводить в последний путь. И так множество раз. Ведь я была такой же, а теперь замерла в одном мгновении. И весь мир вокруг меня замер. Город казался мне непроходимым болотом, и я жаждала изменить хоть что-то. А смертные творили. Они писали стихи и картины, лепили из глины и вырезали из бумаги. Бессмертные были лишены этого дара. Я часами слушала поэмы и рассказы смертных. Они так грели мне сердце, что я решила создать общество, посвящённое искусству. Я назвала его «Слуги красоты». Мы стали собираться вместе и читать свои произведения, кто-то творил прямо на собрании общества, рисуя портреты собравшихся или создавая прекрасные эпитафии для умерших. Председателем была назначена одна из смертных, как истинный творец. Звали её Анна Борро. Тогда она была четвёртой или пятой по счёту, ведь это имя передаётся в семье Борро по наследству. Затем её дочь приняла этот титул, а затем и её внучка. Мы собирались множество раз и сначала ничто не тяготило меня, но раз от раза члены общества удалялись от чистого искусства и стремились к научным экспериментам. Когда кто-то из них озвучил идею о том, что нам необходимо создать человека, который будет идеальным воплощением искусства, моему внутреннему философу стало слишком тесно в рамках этого общества. Он считали идеальное воплощение искусства мессией, который раздвинет границы города. Я приходила туда лишь за искусством. Я считала, что искусство может сохранять дух эпохи но, увы, не способно пробить брешь в тумане.

Я по-прежнему посещала собрания клуба и с нынешним его председателем, Анной, мы в прекрасных отношениях. Но я стала искать для себя что-то новое. Стагнация губительна, каждый врач знает, что без движения нет жизни. Мне нужно было двигаться дальше и всем нам – тоже. Ужасные события, ставшие ежедневной обыденностью, я не могла перестать считать патологией разума тех, кто не справился с бременем бессмертия. В городе, где есть узаконенное убийство в виде лотереи, нет места здравому смыслу. Я искала тех, кто видит следующий шаг, тех, кто хочет разогнать туман и выйти за пределы заточения. И мои поиски привели меня в общество Postmortem. Их постулаты о том, что человек должен быть идеален, чтобы общество стало лучше, казались мне наиболее подходящими к моим догматам. Ведь если каждый примет принципы чести и совести, то город станет раем, который будет выстроен лишь силой духа каждого! Но потом я узнала, что им был нужен именно оперирующий хирург. Они занимались опытами по созданию идеального человека… Вот тебе раз, я пришла к тому, от чего бежала! Но отказываться я не стала. Хирургическая практика на добровольцах - бесценна для меня. Я осталась, как оперировать, так и генерировать новые догматы идеального общества, которые мне хотелось распространить среди этого общества. С помощью этих людей, возможно, я могла бы сделать мир лучше. Только председатель общества вызывал во мне некоторые опасения. Гарри Питчем – настоящий фашист, фанатик жестокого строя. Его вспышки ярости выдают в нём психиатрического пациента, но я не теряю надежды на то, что другие члены нашего клуба более лояльны к идеям высокой морали.

Однажды, я перенесу свои смены в Электро, брошу посещать общества и напишу свой философский трактат о экзистенциальности бессмертия. Но это будет не сегодня. Так странно, когда время твоё остановилось, но у тебя по-прежнему нет времени…

Я, Маргарет Балкли, последний хирург города, ныне – патриций Рубильника, помню своё Причастие.

Во времена правления администрации я работала в городском госпитале под началом Рейчел Грид. Мы пережили голодные бунты, бойню в квартале Моралес и бунт бессмертных. Наступил момент Трибунала и я должна была отправиться под суд, как врач, некоторое время возглавлявший клинику при администрации. Но меня это миновало, ведь Рейчел была одной из святых и я, как её протеже, оказалась вне подозрений. Возможно, меня так же спасло то, что через мои руки прошли почти все жители города, так или иначе побывавшие в госпитале. Многим я спасла жизнь. Трибунал отгремел, виновные были казнены, времена Причастия наполнили Город. Кто-то радостно кидался в объятия стальной хватки хранителя, кто-то медлил, кто-то ждал, пока вырастут дети. Мы вели статистику и знали, что около 20% причастившихся умирали. Я продолжала работать в госпитале и возглавляла его ещё некоторое время. Поток пациентов иссякал, стены пустели. Не об этом ли мы мечтали, когда в тяжёлые дни голодных бунтов негде было складывать раненых? Мы мечтали о размеренной работе, а теперь её было всё меньше. Я тянула с причастием, откладывая снова и снова. Я боялась как войти в те 20%, так и банальной боли. Во мне не было достаточно веры в этот метод.

Но однажды ко мне пришла Рейчел. Я была так рада, ведь она больше так и не возвращалась в госпиталь. Она сказала, что завтра всё изменится, и ей придётся уйти. Возможно, надолго. Но перед этим она хочет завершить одно важное дело. «Идём со мной!» - с улыбкой поманила она, и я пошла. Мы пришли к Хранителю. Рейчел сказала, что хочет, чтобы я прошла причастие сейчас. Я стала отнекиваться и просить дать мне ещё немного отсрочки. Тогда она сказала, что попросила самого Хранителя говорить со мной и убедить меня. Помню, как она восклицала: «Ты должна жить!» Она открыла дверь, и я вошла в Хранителя. Оставшись наедине с ним, я задала свой вопросы. Я содрогалась от страха и речи мои были сбивчивы. И Он ответил: «Не бойся. Боль – часть человеческой жизни. Ты видела и испытала много боли. Прими ещё одну во имя избавления. Если ты примешь меня, то будешь вознаграждена по-настоящему». И я уверовала. И приняла решение. У меня с собой был морфий, но Рейчел сказала, что если проходить причастие под воздействием препаратов, то могут остаться последствия в виде глубокого разрушения разума. Я оставила ампулу снаружи и шагнула навстречу причастию.

На следующий день Рейчел Грид и другие святые ушли из города и мы больше никогда не видели их. Но я до сих пор верю, что они вернутся, чтобы обнять Рейчел.

Вскоре причастие коснулось почти всех жителей города, и госпиталь опустел. Содержать его ради нескольких семей, живущих в квартале Утилизатора, посчитали нецелесообразным. Госпиталь был закрыт и я оказалась без средств к существованию, потерпев крах основного столпа своей жизни – веры в необходимость моей профессии. Помимо тягот выживания я столкнулась с неразрешимой философской дилеммой бессмертия. С одной стороны оно избавило человека от болезни, с другой – уничтожило медицину. Я и благодарила Хранителя и гневалась на него одновременно. К счастью, мой многолетний труд не пропал зря. Сквозь мою операционную прошли столь многие, что знал меня чуть ли не каждый второй в городе. Люди давали мне пищу и вещи первой необходимости, пока я жила в квартале Фабрики и лечила оставшихся там смертных, получая из тогда ещё работавшего Утилизатора лекарства для них и пополняя имеющиеся запасы.

Мои родственники, дядя и Тётя Хайсмиты, как и я, потомки Патриции Хайсмит, были очень дружны с Роберто Забарро, потомком квартала Рубильник. Роберто там все называли «Патрон». Он, узнав о моём положении, послал ко мне Толли Рэдхеда, который взял меня своим клиентом в Рубильник. Там я познакомилась с Августой Кинг и её дочерью и сразу же прониклась к ним особой симпатией. Дочь Августы болела мазутой и я не знала, как излечить её.

Патрон распорядился о том, чтобы я получила новое образование. Он сказал, что будущее медицины – алхимия. И отправил меня учиться в Трубы к Николасу Гриду. Последней ученицей я пришла к уже обучавшимся Сюзанне Флоренс и Эмбер Кларк. После меня, на сколько я знаю, Грид больше никого не принял в ученики. У Грида мы узнали, что алхимия это не только знания. Это, в первую очередь, преобразование собственной памяти. Алхимик должен заменить одно из своих воспоминаний страницей из Книги Тайн, иначе получить это умение никак нельзя. Добывать эту страницу предполагалось самостоятельно. То, что она давным-давно не существует в виде бумажной книги, ещё больше осложняло ситуацию. Грид сказал мне, что в тумане есть заброшенная лаборатория, где, как он предполагал, остались алхимические разработки и, возможно, последние листы книги памяти. Работая в Рубильнике я знала, что дайверы находили это место. Обращаться к дайверам, работающим в Рубильнике я посчитала небезопасным и выбрала специалиста высшего класса – Кейси Уэлса. Он был опытным дайвером и говорили, что он не ошибается. Собрав большую сумму минут, я смогла оплатить его услуги. Кейси успешно добрался до лаборатории и принёс мне ворох бумаг, среди которых была мнимка со страницей книги и целая куча рецептов. Я была готова расцеловать его! Отдав своё самое свежее воспоминание, я при помощи Психо, обрела новую часть себя. Ощущения были не самые приятные. Я заметила, что стала менее живой и человечной. Моё большое человеколюбивое сердце, словно покрылось коркой. Получив знания о том, что мазута может быть излечена, я не успела помочь дочери Августы. Почему-то это ранило меня не столь сильно, как я ожидала.

После обучения я вернулась на полное служение Рэдхеду, и клиентские забеги по всему городу меня изрядно выматывали. В очередной раз вернувшись домой, я направлялась к каморке, где жила, намереваясь впасть в беспробудный сон. Подходя к двери я увидела, что ко мне бежит человек. Его одежды были испачканы кровью, а лицо искажено гримасой боли. За человеком гнался некто в маске, размахивая здоровенным ножом. В приблизившемся страдальце я узнала нашего потомка, «Патрона». Обнаружив в своих руках ящик со скарбом, я с силой метнула его в голову преследователя. Патрон ловко пригнулся, ящик угодил в человека в маске и тот упал, его маска на мгновение сбилась и я узнала Рамону Моралес, головореза Режиссёра. Рамона, падая, схватила Патрона за ногу, и он стал падать тоже. На траектории своего падения он встретил оголённый кабель высокого напряжения и напоролся на него своим лицом, получив высоковольтный разряд. Рамона, уже надвинувшая маску, увидев сноп искр и почуяв запах жареного мяса, удовлетворённо кивнула и бросилась наутёк. Я оттащила Патрона от кабеля и увидела, что он жив. Ожоги четвёртой степени оголили его скуловые кости. Он стонал и умолял меня убить его, чтобы он возродился из тумана. Раньше бы я не смогла этого сделать. Но теперь Книга Тайн притупила мои чувства. Я достала из-за пазухи большой секционный нож для анатомирования, который всегда носила с собой, и вонзила Патрону прямо в сердце. Он исчез, и я надеялась, что вскоре увижу его в добром здравии. Но коленки мои ужасно дрожали, и я никак не могла поверить, что совершила своё первое убийство.

Через три дня меня вызвали в его кабинет. Он лежал на полу и кричал от боли. Его лицо было обёрнуто тряпками. Редхед и Августа, которые меня позвали, рассказали, что он умирал ещё трижды, но всякий раз туман возвращает его в прежнем состоянии. Я пошла на старый склад лекарственных препаратов Администрации, который был ныне заброшен, но ключи были всё ещё у меня. Взяв необходимые компоненты, я смешала противоожоговую мазь. К моему удивлению мазь подействовала, но чтобы унять боль, пришлось прибегнуть к наркотическом анальгетикам. Спустя несколько месяцев раны зарубцевались, моих знаний в офтальмологии хватило на то, чтобы вернуть одному глазу Патрона зрение. Но до конца раны так и не зарубцевались. Трофические язвы, образовавшиеся на местах, где ожог проник в кость, рецидивировали и мне постоянно приходилось лечить их. А когда Патрон погибал и попадал в туман, всё и вовсе приходилось начинать сначала. Вскоре Патрон назначил меня патрицием Рубильника. Я стала его личным врачом, а так же стала отвечать за состояние здоровья всех, кто работает в Электро.

О Родерике Реджинальде Саванойе

Ты познакомила Родерика с Джорджем Артуром Фернандесом и эти двое сильно сдружились и приодически вместе играют на музыкальных инструментах.

Ты когда то оперировала Лукрецию -основательницу общины Смертных на Помойке. Её расстреляли после октаза принять Хранителя, но не добили. Ранение оказалось тяжелым, но ыт смогла спасти её.

В Рубильнике долгое время жила Анна 12, дочь Чезарре 1 Борро. Бессмертная, слегка ненормальная психо. Сравнительно недавно она пропала. По городу очень быстро разнеслись слухи, что где-то видели черное масленое пятно, очень похожее на неё очертаниями.

“Агентство быстрого решения проблем” - организация, созданная Анной-Елизаветтой Ковальски для помощи людям, имеющим проблемы и избыток времени. Злые языки говорят, что изначально эта контора была создана для координации действия сил Машиниста и Режиссёра для отпора Преторианцам в Ночь Жжёной Бумаги. В настоящий момент численность сотрудников “Агентства” не высока. В основном там состоят жители из Кварталов Жучатника и Рельс . В Бойнях же проживает глава Агентства Анна-Елизавета Ковальски. Агентство занимается расследованием городских происшествий, охраной, силовыми операциями и другими делами, за которые жители готовы платить деньги.
Состав агенства:
Персонаж Рогалевой
Ролан Таросски
Квентин Лэндес Кинг