Для Персонаж/роль Дженнифер Келли

Дженнифер Келли

So you can throw me to the wolves
Tomorrow I will come back
Leader of the whole pack
Beat me black and blue
Every wound will shape me
Every scar will build my throne

«Throne» by Bring Me The Horizon

Если весь мир считает тебя сумасшедшей, у тебя есть только два выхода — сломаться и признать это, или убедить весь мир, что это он сошел с ума.

Джен родилась 18 августа 2151 года в Сингапуре, в Золотых Воротах, закрытом квартале корпорации Khoi Pen Jou Semiconductor. В мае того же года город потрясла чудовищная катастрофа в Международном Космопорту, но такие анклавы, как Золотые Ворота, живут своей собственной внутренней жизнью, становясь городами внутри городов, и почти не зависят от окружающих. Людям здесь не за чем выходить за стены, в их маленьком уютном мирке есть все для жизни, работы и отдыха.

Ее отчим, Джонатан Уэйнрайт, был корпоративным менеджером среднего звена, а мать, Натали, в девичестве — Хоррас, работала в этой же корпорации дизайнером в рекламном отделе. Своего настоящего отца Джен не знала, по словам матери, он бросил их, когда Натали еще была беременной.

Отчим (хотя, Джен всю жизнь называла его отцом) делал в корпорации карьеру. Методично, упорно, ступенька за ступенькой, он карабкался наверх по карьерной лестнице, готовый к тому, что путь его мечты растянется на года. Он долго и тщательно работал, даже домой возвращаясь со стопкой инфопланшетов, полных срочными документами, и никогда не отключал личный коммуникатор, в том числе ночью или на отдыхе. С момента своего переезда Джонатан Уэйнрайт покидал Золотые Ворота три раза, из них два — в рабочей командировке. Вечно усталый, загруженный бесконечными делами, он всегда казался Джен находящимся немного не здесь. Конечно, он мало времени проводил с дочерью, но всегда помнил про «нужные» праздники и дарил хорошие подарки — он отлично вел собственный органайзер, и привычка опаздывать в таких мелочах могла бы стоить ему карьеры.

Его жена Натали была не такой. Деятельная, энергичная, всегда в движении, она была похожа на ураган, и иногда так же разрушительна. У нее всегда было много идей, планов и срочных дел, которые они придумывала себе сама. Она вовсю пользовалась удобствами корпоративного размещения в анклаве, поэтому ее работа во многом выполнялась, не выходя из квартиры, и свободного времени было предостаточно. Она заполняла свою жизнь всем, до чего успевала дотянуться: выбирала плитку в ванную, подбирала одежду по последнему сезону, учила (пытаясь заставить и Джен, хотя, не особенно настойчиво) иностранные языки, приглашала гостей с работы мужа на совместные вечера. Ей тоже было не очень много дела до Джен, и по всему казалось, что она пытается сделать свою жизнь лучше. Но реальность, как потом узнала Джен, была гораздо хуже: Натали изо всех сил пыталась сделать свою жизнь нормальной.

Она очень любила своего мужа, который вытащил ее из страшной депрессии и нищеты, фактически подобрал ее тогда, когда она уже никому не была нужна, так как сбежала из дома «вслед за мечтой». Мечта была на ховербайке и в кожаной куртке, унесла ее на крыльях любви и бросила в грязь, едва та забеременела. Родившаяся после этого дочь стала для нее постоянным напоминанием о совершенных ошибках, и она очень боялась, что новый муж поступит с ней так же. Или, что ее собственная дочь пройдет по ее же пути.

В общем, раннее детство Джен прошло в почти пустой квартире, где она была предоставлена сама себе. Она не была против, и с большой фантазией заполняла эту пустоту миром, в котором ей было комфортно. Она была из тех детей, что бегали за драконами или сражались копьем-шваброй с ужасным-монстром-из-под-кровати. Имея достаточно силы духа, она не замкнулась в одиночестве, не убежала в мир виртуальных развлечений, а сама начала раскрашивать свой мир самыми-самыми яркими красками.

К тому моменту, когда она достаточно подросла и ее начали отпускать гулять на детскую площадку одну, она была готова позвать в свой прекрасный мир и других. Дети из ее дома слушали Джен, открыв рот, и вслед за ней гурьбой бегали в Ужасный Кошмарный Подвал, чтобы освободить заточенных там пленников. Джен всегда была впереди, всегда была на острие всех этих игр, будучи неоспоримым проводником по удивительным и пугающим местам из ее воображения. Другие дети охотно следовали за ней, ведь ее фантазия, ее убежденность позволяли почувствовать себя героями настоящей истории таким же как и она пленникам светло-синих стен («доказано, что морские тона в интерьере снижают стресс от ограниченности площади на 28% процентов»).

Именно в эти годы, перед самой школой, и появились они: Генджи и головная боль. Причина головной боли была Джен неизвестна, но она однозначно определила ее как Проклятье (Ужасное, разумеется). Генджи же любой мог принять просто за игрушечного дракона (да, того самого, чью рекламу так активно крутили по Экстранету в те годы), которого ей подарил отчим на день рождения, но Джен сразу поняла, что это не просто игрушечный дракон. И в ту же ночь он признался ей, что является самым настоящим Гигантским Миниатюрным Космическим Драконом, который ищет на Земле убежища. Джен была выбрана его хранительницей, а потом, когда Генджи наберет достаточно сил и вырастет в настоящего Гигантского Космического Дракона, он унесет ее в дальний космос, сражаться со Злой Королевой. Джен была очень польщена такой чести и поклялась оберегать дракона до последней капли крови.

С тех пор она никогда не разлучалась с Генджи, таскала его с собой даже в школу, и всегда оставляла ему половину соевой шоколадки. Генджи был очень благодарен за заботу и взамен всегда был готов поделиться мудрым советом, к которому Джен любила прибегать в сложной ситуации.

В начальной школе (также находившейся прямо внутри анклава; в целом, в Золотых Воротах было все, что необходимо корпоранту, чтобы жить своей работой) у Джен были своеобразные отношения со сверстниками. Часть детей все также восхищались ее фантазией и слушали ее открыв рот, но в такой школе хватало и слишком рано повзрослевших, имеющих уже в семь лет новейший коммуникатор и «ясную цель в жизни». Такие отзывались о ней пренебрежительно, и если бы у Джен не было достаточной силы духа, возможно, всю школу она провела бы изгоем в насмешках. Но Хранительница Дракона не может быть слабой, поэтому никакие усилия «элиты» класса не могли сломать ее волю и отвернуть от нее верных последователей.

Тучи все же продолжали сгущаться тем дальше, чем больше проходило времени. В 8 лет ее впервые ударил отчим, за то, что она использовала один из его проекторов в качестве щита от атак Водного Духа. Отчим залепил ей сильную пощечину, а мать затем залепила такую же, но уже словами. «Пора взрослеть, хватит вести себя как ненормальная!». В ту ночь Генджи пришлось всю ночь успокаивать плачущую Джен. И с этого момента, как с маленькой трещины, отношения в семье начали стремительно портиться.

В школе все тоже было не очень гладко. Джен хорошо училась, она была достаточно умна, ей было интересно узнавать новое, особенно о космосе (что там, за пределами? где живет Злая Королева?). Но проблема была в том, что ее поведение, ее самостоятельность и уникальность мнения, которое она всегда отстаивала, смотрелись умилительно только в первом классе, а уже в третьем и дальше начали вызывать беспокойство у корпоративных психологов, имеющих точное и единственно верное представление о нормах развития ребенка в разные возрастные периоды.

Об этом беспокойстве они сообщили родителям. И если Джонотан по большой части пожал плечами, то мать среагировала гораздо более остро. Ее не устраивала такая дочь. По правде сказать, ее вряд ли бы устраивала дочь, даже будь она гением математики или непревзойденным поэтом. Ей была нужна нормальная дочь в ее нормальной жизни.

Сначала все начиналось с увещеваний и просьб, но сложно объяснить маленькой девочке, как это «вести себя нормально». «Что значит быть нормальной?», «быть как все». Затем последовали наказания и крики («прекрати прыгать на одной ноге!» — «но мама, там лава!» — «еще раз услышу про лаву, неделю не выйдешь из своей комнаты»). Натали пугала необычность дочери, и все больше росла отдаленность между ними. Девочка не понимала, что происходит. Но в те годы четко усвоила — для своей матери она, как минимум, на втором месте, потому что при любом варианте конфликта, устного (а иногда и физического) Натали четко вставала на сторону мужа. Всегда. Без исключений. Ни разу не защитила, не поговорила и не извинилась. От этого хотелось плакать, но Генджи сказал, что Хранительницы не плачут. Они сильные. И Джен не плакала.

Она пыталась говорить с родителями также, как привыкла говорить со всеми остальными — честно и открыто, не замалчивая мнения. Но для ее родителей, живущих в строгой корпоративной среде такая открытость была сродни сумасшествию. Была чем-то неправильным. И они всячески старались отучить дочь от этого.

Таблетки начались в 10 лет. Не прописанные врачами, просто те же самые, что Натали пила сама. Врачи говорили ей: «Ваша дочь — чрезвычайно активный ребенок», — но она слышала в этом: «Ваша дочь ненормальная, Ваша дочь неправильная». От таблеток становилось пусто, как в тумане. Несколько раз Джен теряла сознание, засыпала прямо на уроке. От этого ее ругали еще больше. Генджи в итоге подсказал не пить таблетки, а выкидывать их, и стало лучше. Наверное стоило промолчать, но усилились головные боли, а их прятать было сложнее. Хуже становились отношения со сверстниками, из «прикольной девчонки» Джен медленно превращалась в «чудачку», а затем и в «ту, чекнутую».

Родители считали, что таким образом девочка пытается привлечь к себе внимание, что все это является наследием «сказочных замков», в которых она не стала принцессой. Просили бросить заниматься ерундой и придумывать несуществующие болезни. Участились скандалы. Однажды от обиды («маленькая лживая девчонка!») Джен в первый раз нагрубила отцу. Тогда же в первый раз ее ударила мать («не смей так разговаривать с отцом, неблагодарная!»).

Другой сломался бы на ее месте, но Джен продолжала держаться. Пока Генджи был рядом, она не чувствовала себя одинокой. Сверстники, может быть, и считали ее странной, особенно, когда она хваталась за голову посреди урока или у нее внзезапно начинала идти кровь из носа, но Джен никогда не выглядела жертвой, не лезла за словом и готова была дать отпор любому, — сверстнику или взрослому. О случаях последнего учителя сообщали родителям, и проблемы Джен только усиливались. Джен никому не грубила, она была вежливой девочкой, но попытка загнать ее в рамки вызывали у нее вопрос, который жутко раздражал любого взрослого: «А почему?». Почему она должна делать так? Ведь есть какая-то причина? Или нет? И особенно этот вопрос не любили родители. Сначала Джен думала, что причина этого в том, что они просто не хотели с ней говорить. Но все чаще она приходила к выводу, что у родителей, возможно, просто нет ответов.

В 13 лет все стало совсем плохо. После очередного доклада учителя, родители устроили обыск в ее комнате. Искали наркотики или еще какую-то дрянь, но нашли таблетки успокоительного, спрятанные под матрасом. Именно тогда отец в гневе попытался отобрать Генджи («ты постоянно с ним таскаешься, тебе уже 13! что ты в нем прячешь?»), а когда Джен попыталась помешать — сильно толкнул, так, что та ударилась головой. На мгновение потерявшись, она услышала в своей голове крик боли дракона, которому ломали крыло. Она вскинула к нему руки и вырвала его из рук отца, не сходя с места, через всю гостиную. И когда его обломки оказались в ее крепких объятиях — потеряла сознание.

Никто из семьи не мог допустить, чтобы дочь Уэйнрайтов была «такая». Родители забыли произошедшее, как страшный сон, а чтобы забыла и Джен — отправили ее к психиатру.

Джен слышала этот разговор. «Вы хотите, чтобы я вылечил вашу дочь?» — «Я хочу, чтобы вы сделали ее нормальной!». Но для нее все было, как в тумане. Она потеряла своего дракона и какая-то часть ее самой, спасавшая ее от одиночества в собственной семье, умерла вместе с ним. Ее окружали люди, которые не верили ее словам. Приходилось проходить через бесконечные тесты, разговоры, уколы. Вопросы. Опросы. «Джен, ты же понимаешь, что не бывает телекинеза, ты все себе придумала?». Ее пытались убедить, что она больная, и ей никто не верил. Ведь она девочка, которая разговаривала со своей игрушкой.

Когда ее выпустили из рук врачей, лучше не стало. Ее жизнь в корпоративном анклаве стала похожа на бесконечный день заключенного в колонии. Из школы домой, из дома — только в школу, всегда одним и тем же путем, под надзором камер. Казалось, что мама бросила все дела только для того, чтобы следить за дочерью. Родители даже были довольны результатом — спустя год посещений психиатра по три раза в неделю (точнее, трех разных психиатров) и многочисленных препаратов, которыми теперь была заставлена целая полка, от прежней активной и жизнерадостной девочки осталась только тень. Тень, у которой порой начинался тремор в руках, а от некоторых (или без некоторых) медикаментов хотелось умереть. Тень, которая все равно не сломалась.

Эти годы заставили Джен постареть. Не повзрослеть, но постареть. Ее сознание попытались разломать на много маленьких кусочков, каждый психиатр пытался переделать ее в что-то свое — и каждый раз она начала собираться заново. Медленно выстраивать собственную жизнь. Ритуал за ритуалом. Она каждый день рисовала цветными ручками на своей руке изображение маленького дракона. И, глядя на примитивный рисунок, набиралась сил. «Я смогу. Я справлюсь».

Дракон — создание мудрое. Когда Джен поняла, что не сможет победить в открытом бою, она избрала иную тактику. Она притворялась, что все забыла. «Прости мама, я была не права». Она врала психиатрам. «Да, я хочу исправиться, я чувствую себя лучше». Она лгала на тестах. Чтобы сознание не рассыпалось на части, она заводила правила. Прежде чем что-то сказать — дважды проговори про себя. Выпила таблетку — четырежды постучи по упаковке. Дважды обводи линию, когда рисуешь дракона на руке. Простые правила, из которых нужно было собираться заново. Которые позволяли каждый раз собираться заново.

Дракон — создание сильное. Джен продолжала бороться. Когда к ней попытались пристать в школе повзрослевшие хулиганы, она, ни разу в жизни до того не дравшаяся, сломала одному из них руку. И, видимо, напугала так сильно, что никто из них не посмел и пикнуть о произошедшем. Порой ей было больно думать, хотелось опустить руки, но она продолжала сражаться. План складывался на ходу.

За полтора года ей удалось достаточно притупить бдительность родителей и врачей, и достаточно осознать себя. Она изучила действие большинства препаратов, которые ей давали, и научилась симулировать их эффект, используя перед сдачей крови приготовленный запас. На нее больше не работали приемы психотерапевтов, она просчитывала цели того, кто пытался залезть к ней в мозг, и выдавала желаемый ответ, чтобы это прекратить. У нее не было доступа к Экстранету, за ней следили, и они не могла выйти из дома, не постучав дважды по двери своей комнаты. Побег растянулся на три месяца.

Она верила, что такая не одна. И нашла этому подтверждение. Как бы ни старались родители ограничить ее связь со внешним миром, сделать это в центре современного мегаполиса было просто невозможно. Когда напротив твоего окна день и ночь горит рекламный билборд, ты будешь мечтать ограничить количество поступающей в твоей мозг лишней информации — и даже тогда не сможешь этого добиться. А Джен жадно хватала любую надежду, любую ниточку, которая могла бы вытащить ее из стен анклава. Так в одну из бесконечных ночей она увидела это рекламное сообщение. Двое улыбающихся родителей склонились на девочкой, которая играет с кубиком, висящим в воздухе. «Биотика — это еще не конец». И адрес в Экстранете, help@conatix. Оставалось ждать удобного случая.

Родители надеялись, что смогут создать для Джен условия полной изоляции и контроля, но они были всего лишь людьми, и никак не являлись ни тюремными охранниками, ни агентами службы безопасности. То же самое касалось и врачей. Во время очередного приема у психиатра врач подключил Джен к аппарату автоматической коррекции настроения, примитивный принцип действия которого девочка раскрыла еще полгода назад, и вышел в уборную, оставив на столе свой личный коммуникатор. Другого такого шанса могло не представиться. Девочка знала, что кабинеты психотерапевтов не прослушиваются и не просматриваются — это было одним из немногих прав на корпоративной территории. В любом случае, психотерапевт при необходимости сам мог рассказать все, что потребовалось бы службе безопасности, просто по условиям своего контракта

Понимая, что отправленное письмо будет обнаружено и тонкая ниточка может порваться, она не рискнула что-либо писать. Вместо этого она воспользовалась древнейшим из способов попросить о помощи. Открыть канал связи с адресатом. Закрыть. Подождать секунду. Открыть. Закрыть. Секунда. Открыть. Закрыть. Три секунды. Открыть. Закрыть. Три секунды. Еще раз. И снова быстро. Раз. Два. Три. И удалить историю за последнюю минуту. Когда врач вернулся из уборной, протирая руки сухой салфеткой, девочка уже сидела в кресле, впервые за долгое время демонстрируя, а не изображая, искреннюю радость. Оставалось ждать.

Прошло одиннадцать дней. Она считала каждый прошедший вечер и продолжала верить. И не зря. Уже лежа под одеялом в своей запертой комнате, она услышала за окном легкий шелест. Могло показаться, что это ветер шелестит сквозь приоткрытое окно, но Джен слишком долго ждала, чтобы верить в совпадения. Чуть слышно привстав с постели и подойдя к окну, она стала вглядываться в ночную темноту. Неоновые огни отражались в стеклянных стенах домов напротив, анклав внизу шумел своей ночной жизнью. Все казалось привычным и неизменным, но шелест определенно исходил из-за ее окна. Вдруг, часть вида за ее окном, размером с футбольный мяч, сместилась на десяток сантиметров влево, вновь став неразличимым пятном в ночной темноте. Раздалось едва слышное шипение и из темноты на пол комнаты мягко упал крохотный предмет. Наушник.

Не подавая виду, Джен подняла его с пола и легла в постель. Сердце пропускало удары, но шелест за окном не пропадал. Джен вставила наушник в ухо и услышала спокойный, чуть усталый мужской голос.

— Привет, Дженнифер. Ты можешь отвечать, кивая. Тебе пока не стоит говорить вслух, тебя могу услышать не только я. Меня зовут Сэнд. Ты прислала нам сигнал. Довольно хитро для шестнадцатилетней девочки. Подтверди, что поняла меня.

На ходу приспосабливаясь к новому способу общения с миром, Джен утвердительно кивнула.

— У нас нет власти на территории анклава и я не могу прийти, чтобы тебя забрать. Кроме того, — повисла пауза, во время которой Джен показалось, что она слышит на фоне женский голос, — психологический портрет твоего отца показывает, что он не отдаст свою дочь никому, это будет слишком большим позором и стопором в его карьере.

Осознавая свое положение, Джен кивнула еще раз.

— Тебе нужно добраться до границы анклава. Не важно, до какой, мы отследим твое местоположение и подберем тебя. Как только твоя нога ступит на землю за пределами власти корпорации — ты будешь свободна.

Джен подумала несколько секунд и вспомнила, что нужно кивнуть.

— Тебе нельзя медлить. Я не уверен, что мой маленький друг сможет так же безнаказанно залететь на территорию Анклава во второй раз. Действуй, мы ждем.

Главное преимущество корпоративного подхода к строительству жилых комплексов было главным же его недостатком. Слишком технологичные дома, нашпигованные самыми передовыми системами умного дома, с централизованным управлением, и никаких механических замков. Как только Джен переоделась в уличный комбинезон и задумалась о том, как ей выбраться из запертой комнаты, пятно в темноте за окном вновь пошевелилось и индикатор замка на окне мигнул, меняя цвет с красного на зеленый. Путь был открыт.

Спустившись с парапета второго этажа во двор, а оттуда на улицу, — в их районе не было принято возводить заборы, — она огляделась по сторонам. В темноте она выглядела почти нормально для постороннего человека, и никто из знавших ее соседей в это время уже не гулял по улицам. Она пошла одним из немногих маршрутов, которые знала, — к станции монорельса, с которой родители возили ее на обследования и травлю ее мозга.

Станция была пуста, последний поезд ушел больше часа назад и в ночной темноте, в преддверии очередного рабочего дня, здесь невозможно было встретить случайных зевак. Конечно, были и ночные рейсы для тех, кто работал в ночную смену, но без документов никто не пустил бы ее в поезд и тем более не выпустил бы за пределы анклава. Оставался один путь.

Единый путь поезда монорельса проходил на высоте 150 метров над всем Сингапуром, пересекая многие станции, в том числе и Золотые Ворота. Территория Ворот, а, значит, и корпорации Khoi Pen Jou Semiconductor, распространялась на 50 метров от границ анклава. Все, что было нужно — пройти 50 метров по узкой дорожке технического парапета, с высоты которого почти не видно земли, рядом с опасными силовыми кабелями, под шквальным морским ветром. Без страховки и снаряжения это очень трудный путь, а для девочки, которую полтора года травили лекарствами, — почти невозможный. Но дракон — создание непобедимое.

Замерзшую, с посиневшими от холода губами, обхватившую руками тонкий парапет, ее подобрал аэрокар агентов Конатикс.

Когда агент Сэнд снял ее с парапета и бережно усадил в машину, завернув в одеяло, первым, что произнесла Джен, было: «Мы можем заехать куда-нибудь, где делают татуировки?».