Информация о кадете станет доступна позже.
Мойра Доннелли
It's in your bloodstream
A collision of atoms that happens before your eyes
It's a marathon run or a mountain you scale without thinking of size
I was frightened of every little thing that I thought was out to get me down
To trip me up and laugh at me
But I learnt not to want
The quiet of the room with no one around to find me out
I want the applause, the approval, the things that make me go
Мойра смотрела через мутное окно в своей комнате, пытаясь разглядеть в тумане хоть какое-то подобие звезд. Она знала, что они точно там есть, ведь не раз смотрела на них из окна своей квартиры на двадцать пятом этаже одной из высоток небольшого города возле Джугина в колонии Беннинг. Тогда для того, чтобы взглянуть на звезды и пересчитать их, ей достаточно было подойти к окну и отдернуть занавеску.
Огромное панорамное окно во всю стену позволяло даже с двадцать пятого этажа разглядеть город как на ладони. Но Мойре не был интересен город, только звезды. Ей казалось, что когда она на них смотрит, то звезды тоже смотрят на нее. Ей всегда было интересно, могут ли звезды проживать жизни совсем как люди. Да-да, в школе отлично преподавали астрономию, и она знала, что звезды это ни что иное, как массивный газовый шар, излучающий свет, и удерживаемый силой собственной гравитации и внутренним давлением. Но для нее они были как живые. Ее необъяснимо влекло к ним, ее мечтой было хоть раз когда-нибудь приблизиться к одной из них.
Она жила на Земле уже три года. Ее отцу предложили высокооплачиваемую работу, и все четыре месяца, пока длился переезд, всю семью лихорадило от этой новости. У Мика Доннелли была мечта — работать и жить на Земле, там, где некогда жили его предки. На Беннинге он был первым поколением семьи, но он всегда мечтал вернуться. Почему то его мечты постоянно представали перед ним в розовом цвете. Ему казалось, что достичь потолка и богатства он сможет только на третьей планете от Солнца, что благосостояние просто не может быть достижимо нигде, кроме Земли. Хотя, когда-то он сам приехал на Беннинг, точнее, был одним из первых переселенцев. Они с женой прожили там два года, после чего у них родилась дочь Мойра. Но Мик Доннелли не потерял веру в свою la vie en rose.
Отец видел смысл жизни в своей работе — настройке систем кибернетической безопасности. Получив на Земле отличное профильное образование, которое было совсем не востребовано на Беннинге, он мечтал наконец вернуться назад. И он вернулся. Найденная работа не принесла ему ожидаемого уровня благосостояния, но он впервые в жизни занимался тем, чем хотел. На семью ему было не плевать, наоборот, Мик поощрял стремления каждого найти дело по своему усмотрению. Но для трехлетней Мойры, для которой важнее всего было смотреть на звезды перед сном и мечтать, все это было пустым звуком.
Так прошло десять лет. От тоски по наблюдению за звездами не осталось почти ничего. Она слишком рано поняла, что, несмотря на все современные технологии и развитие, ей никак не сблизиться с теми небесными далекими телами, и все, что ей оставалось, это любоваться их далеким светом. Пусть даже ради этого приходится уезжать далеко за пределы родного Сан-Франциско, чтобы, найдя холм повыше, сидя на нем вдоволь на них наглядеться.
Мойра никогда не признавалась себе в этом, но вся ее жизнь состояла из внутренних ограничений, тех, что она сама придумала для себя. Она, прожившая в колонии всего три года, все эти тринадцать лет на Земле она чувствовала себя чужой. Найти этому объяснения она не могла, ведь в любой стране и цивилизации уже пять лет достаточно для того, чтобы ассимилироваться с местным населением, принять их культуру и мировоззрение, не говоря уже о языке. Сердце девушки навсегда осталось за тем панорамным окном высотки на двадцать пятом этаже, служившим ей ее частной обсерваторией.
Порой внутренние ограничения, придуманные человеком для самого себя, являются еще большим злом, чем внешние, навязываемые обществом. Если нельзя поступить или думать так или иначе, для всего есть универсальная отговорка — в свете так принято. Но что же делать, если ограничения и психологические рамки человек выстраивает для себя сам, без какой либо помощи извне?
Юная Доннелли не раз задавалась этим вопросом — что же мешает ей все время поступать так, как она сама хочет? Всю ее недолгую жизнь никто ее не ограничивал, она, можно сказать, была предоставлена сама себе, и постигала суровую науку жизни она тоже сама, в одиночку борясь со своими внутренними страхами, обидами и неудобствами. Она рано поняла, что если действовать прямолинейно — это ни к чему хорошему не приведет. Обладая от рождения бойцовским характером, она была вынуждена прятать его за занавесом мнимой беспомощности. Не было толку от того, чтобы своими руками залепить затрещину однокласснику, не раз ее оскорблявшему или выставлявшему на всеобщий позор. Мойра научилась мимикрии, научилась быть хитрее, представлять себя не причиной конфликта, а его беспомощной жертвой. В первый такой раз она просто заплакала. Так как это случилось в начальной школе, обидевшего ее сурово наказали, без разбирательств. Но потом она поняла, что представлять себя вечной жертвой нецелесообразно. За унижения надо отвечать. По возможности такими же унижениями. Обидчик, увидев слабину, никогда не отцепится от того, кто не может или не хочет оказать сопротивление. Он отступит, лишь увидев сильную и независимую личность. А Мойра, в свою очередь, всегда испытывала недостаток этой внутренней силы. По необъяснимым причинам у нее напрочь
отсутствовал свой внутренний стержень.
При всем при этом Мойра была весьма склонна к максимализму — к завышенным претензиям к жизни, к бескомпромиссности в решениях, к видению жизни в черном и белом цветах, не обращая внимания на оттенки. Ей взаправду казалось, что в жизни не может быть полутонов. Она думала, что человечество может достигнуть высшей точки развития путем образования единого мирового пространства без деления на расы и экономические уровни развития. Этакая глобализация на межгалактический лад. В прошлом были почти удачные примеры локальных глобализация, как, например Европейский Экономический Союз, выросший из объединения всего шести стран БеНиЛюкса. В последствии, правда, оказалось, что держать под единым контролем 27 стран — задача не для слабонервных. Но пример из учебника истории 21 века Мойре более чем понравился.
Она отнюдь не мечтала об утопичном идеальном мире. Ее просто захватывала идея объединения уже не мирового или континентального, а межгалактического пространства без учета рас и культурных различий. Как то раз за ужином она попыталась высказать эту идею и встретила серьезного оппонента в лице своего же отца. Тихим и спокойным голосом он рассказал дочери историю одной из человеческих колоний — Шаньси. В частности о том, как она была захвачена турианцами. Как пример того, что если когда-то можно было объединить несколько человеческих культур, то с межрассовыми можно даже и не пытаться. Ни к чему хорошему это не приведет.
Миком Доннелли двигала отнюдь не ксенофобия. По крайней мере, так он врал самому себе и остальным. На самом деле в ту длительную атаку турианцев на Шаньси он потерял нескольких хороших друзей по университету — и там же погибли все их семьи, членов которых он знал лично. Пусть даже они пострадали за то, что имели несчастье жить на стратегически важной планете, возле важнейшего транспортного узла, в глазах Мика Донелли не было оправдания тому, что люди были стерты с лица земли бомбежками. Ранее он относился к чужаками нейтрально. После событий на Шаньси это стало его личной болью.
Мойра была более чем образованным подростком, что позволяло ей вступать с отцом в подкрепленные аргументами споры. Часто они заканчивались едва ли не скандалом, ведь ни один из них не мог даже помыслить о том, чтобы уступить другому. Иногда она даже готова была согласиться с отцом, убежденным ксенофобом, в том, что шаткий мир между двумя расами может сохраняться лишь до тех пор, пока одной из них это выгодно, а также то, что показная или явная ненависть одной из цивилизаций к другой может явиться тем самым средством, что способно увести одну или иную строну в сторону от собственных ожиданий или интересов. Процесс спора ее всегда захватывал. Не столько с интеллектуальной стороны, сколько с той, что в процессе спора рождается истина. Мойра готова была уже согласиться с отцом в его мнении, но, к сожалению ли? Ей от него по наследству достались уже почти потерявшие цвет, но все равно остававшиеся розовыми очки. Да, ей хотелось идеального мира, но она не могла отойти от мысли, что в свою очередь без чьего бы то ни было влияния настороженно относилась к чужаками. К какой расе бы они ни принадлежали. Как бы противоречиво это ни звучало, но ратуя за мир и глобализацию, Мойра не воспринимала чужаков, вторгавшихся в ее личное пространство.
Девушка всю жизнь боролась сама со своими внутренними и навязанными ей извне комплексами и страхами, ведь поддержки ждать было просто не откуда. Дома все были слишком спокойны, уравновешены и сосредоточены на сегодняшнем дне. Максимум на том, как прожить завтрашний. Но, к слову, это не ломало Мойру, она просто училась становиться сильнее, пусть эти жизненные уроки и стояли ей десятков набитых шишек и разочарований.
Она сама создавала себя методом проб и ошибок. Порой это ее огорчало, ведь так иногда хочется побыть слабой и беззащитной, чтобы кто-то другой защищал тебя от суровой реальности и от всех сваливающихся на тебя бед.
Несмотря на все эти проблемы, Мойра обладала каким-то ненормальным везением. Она сама недоумевала, как без приложения усилий можно выйти сухой из воды во многих ситуациях. Например, книга, упавшая со стола у тьютора во время экзамена: эта заминка ее спасла. Ее чуть было не поймали со шпаргалкой, что могло стоить ей не только экзамена, но и права на пересдачу в ближайшие два года. Тогда она, воспользовавшись моментом, практически уничтожила надписи на бумаге, бессчётное количество раз сминая ее в намокших от пота пальцах.
Вторым примером была опасность потери репутации одной из первых красавиц школы — но тогда ей, схватившей какое-то вирусное раздражение кожи и запрет на использование декоративной косметики на несколько недель, помогло внезапное отключение школьного электричества, и ее не заметили те, на чьи глаза она бы никогда не
рискнула бы появиться без раскрашенного лица.
Эти два случая, а также несколько подобных, внезапно вселили в Мойру уверенность в том, что она является особенной, избранной среди многих. Ведь она была ничем не примечательна, а тут само провидение как будто помогает ей прятать от обычных смертных все ее незначительные недостатки. Казалось, что это подарок судьбы. А, как известно, подарки не передаривают. Она всегда хотела ощутить себя кем-то вроде супергероев из фильмов, людей с паранормальными неизученными способностями, которые могли подчинять себе чужой
разум, ходить в огне, не чувствуя боли, или же создавать вокруг себя иллюзии — показывать каждому именно то, что он хотел видеть. Принести себя в жертву на алтарь спасения человечества в ее планы абсолютно не входило. Просто она страстно желала когда-нибудь суметь перерасти свои внутренние барьеры и стать более уверенной в себе. И хоть какое-нибудь, пусть даже мелкое чудо могло бы ее к этому подтолкнуть.
Время от времени Мойра пыталась поговорить с родителями о том, чтобы вернуться обратно на Беннинг, где ей, как она думала, было хорошо и спокойно, где она была дома. Мать и отец смотрели на нее с недоумением, они не совсем могли понять, как можно было называть домом место, которое даже не помнишь, так как прожил там всего три первые года жизни. Они в ответ выдвигали дочери вполне резонные аргументы о том, что просто она когда-то получила яркие впечатления, хоть от того же наблюдения за звездами сквозь гигантское окно, и теперь хотела бы вернуться к этим воспоминаниям, вот и, собственно, все. Они почти доказали Мойре, что, вернувшись на Беннинг и осмотрев уже трезвым и осознанным взглядом то место, где жила раньше, она с огромной вероятностью
будет разочарована. Но у Мойры существовал комплекс чужака, и этим чужаком она чувствовала саму себя. Реже — людей вокруг.
Несколько недель назад Мойра на спор стащила в магазине одежды брендовую кофту. Она сама была удивлена, насколько ловко все произошло. В момент, когда она должна была пройти через сканер на выходе, на охранника, наблюдающего за ним, упал манекен, а сами стойки затрещали и не издали ни звука. Мойра бежала из торгового центра до дома так быстро, как будто за ней гнался сам дьявол. Уже дома, закрывшись в своей комнате, она проанализировала все, что с ней в последнее время случалось, и ее фантастическое везение. Ведь каждый раз, когда она могла попасть в серьезные неприятности, с теми, кто хотел ей навредить или ее обидеть, что-то случалось: они падали на ровном месте, будто отталкиваемые неизвестной силой, двери били их по носу, а вещи рядом падали или двигались, служа отвлекающими факторами. В это было невозможно поверить, но, похоже, она, Мойра Доннелли, стала носителем какой-то необычной способности, вроде телекинеза или другой
ерунды, о которой писали в фантастических книгах или показывали в супергеройском кино.
Девушка начала думать о том, что если у нее и вправду существуют какие-то особенные способности, то нужно было подумать о том, как их подчинить себе или управлять. В книгах и фильмах для этого обычно существовали школы волшебства или что-то вроде этого, а Мойра осталась со своим даром наедине. Причем, казалось, что это сила подчиняет ее себе, а не она ее. А, если совсем точно, то неведомая сила вызывала необычные явления
сама по себе, независимо от воли хозяйки.
Наутро, когда Мойра, успокоенная и практически парящая в воздухе от осознания своей особенности, спустилась к завтраку, она увидела сидящих в гостиной темноволосых людей в бордовой униформе. Худой мужчина и женщина с располагающей улыбкой. Несмотря на их благорасположенный вид, вдоль позвоночника Мойры прошел электрический ток — она сразу почувствовала какую-то опасность, исходящую от обоих этих чужаков. Неизвестным чувством она осознала, что ее жизнь может круто измениться.
По взглядам отца и матери она поняла, что, возможно, они догадались о том, что в ней что-то изменилось, и за этим последует долгая лекция, которая их объединит. Но родители молчали. Странная пара также выжидающе молчала. Ничего не понимая, Мойра вышла за дверь в коридор. Это послужило толчком к началу беседы.
Молчание нарушила, как ни странно, ее мать. Мойра, прилипшая к смежной с кухней стене с огромной стеклянной банкой казалось, что она стала героиней какого-то туповатого подросткового фильма про детей-индиго. Она услышала в разговоре о том, что, оказывается, есть некая корпорация, «Конатикс Индастриз», которая занимается изучением таких, как у нее, способностей — создавать вокруг себя гравитационные поля. Что существует космическая станция Гагарин, на которой организовано что-то вроде учебного заведения — этакий военный интернат, где кадетов учат обращаться со своими силами бережно, дабы использовать их во благо, а не во вред. И, если вовремя не изымать из общества «пробужденных» носителей, для них самих это может окончиться более чем плохим. Неподконтрольные силы просто уничтожат своего владельца.
На ватных ногах Мойра вернулась обратно на кухню с последней надеждой на то, что, увидев ее расстроенное лицо, родители прогонят странных чужаков, предоставив ей возможность разбираться со своими силами самостоятельно. А она сможет! Ведь они часть нее, а с собой она как то уж справится.
Но ожидаемого чуда не случилось. Мойру потрясло то, что впервые во время принятия важного семейного решения, отец сидел в углу и угрюмо молчал. Говорила мать. Она выпытывала у пары в багровой униформе подробности о «школе» для подростков со способностью к биотике, так, кажется, называлась эта штука. Хоть с виду она колебалась, но по тону ее голоса было понятно, что по крайней мере для Мойры уже все решено. Они
смотрели друг другу в глаза. И обе все понимали.
Бессловесная дуэль взглядов прервалась самой Мойрой. Она, глотая слезы, убежала в свою комнату, не видя и не слыша, как все стеклянные предметы в доме, включая лампочки, рассыпаются в пыль. Родители испугались, а пара в бордовой униформе, сохраняя какое-то нечеловеческое спокойствие посреди этого хаоса, продолжала наслаждаться поданным им кофе.