Тоору Накамото

— Ты даже не представляешь, как мне было больно в тот день, когда я узнал о его болезни. Словно весь мир обрушился на меня. После четырех шехзаде, такая вот ноша, слишком тяжелой казалась мне. Впервые в жизни я дошел до такого состояния, что готов был взбунтоваться против Всевышнего. Что за грех я совершил? Я взмаливался: «за что Он счел меня достойным этой участи?».
— Ты никогда не говорил мне об этом…
— Как я мог говорить об этом, Хюррем?! Даже думать об этом является источником стыда. Я говорил себе, у Повелителя всего мира не может быть такого сына. Не мог принять этого. Поэтому, годами делал все, дабы он выздоровел. Зная, что выхода нет, я причинял боль своему сыну. Болен был не он, Хюррем, а я… оказалось, что тот горб на спине ношу я… В тот день, когда понял это, я отказался, смирился и полюбил его, очень сильно…

«Великолепный век».

Your winter eyes
Glassy white
I feel your darkness become mine
If I could move
Within your rules
I could pierce right through the
Ice

«Winter Eyes» by Comaduster

Иногда компания начинается с простого вязаного свитера, подаренного на Рождество. «Деметра» началась с баклажана, выросшего на заднем дворе семьи Накамото. Сначала овощи и злаки выращивались для себя, потом предлагались друзьям, соседям, на местном рынке. Прошло несколько лет, и подобно маленьким мастерским, когда-то ютившимся в гаражах, превратившимся в огромные концерны, «Деметра» стала настоящей аграрной империей и одной из ведущих компаний по производству овощей, фруктов и злаковых на Иден Прайм.

Уже шестое поколение семьи Накамото в лице Каиро Накамото управляло «Деметрой», а он сам в свою очередь мечтал передать компанию седьмому. Но детей у него и его супруги Юи не было. Возможно от того, что им долгое время некогда было увеличивать семью из-за постоянных рейдерских атак на компанию со стороны конкурентов, ведь мало кто может жить спокойно, пока рядом кто-то процветает. А возможно, потому, что они хотели сначала влиться в струю управления компанией после смерти отца Каиро.

Но спустя годы мечты Каиро о наследнике были услышаны. Юи отлично переносила беременность, все результаты анализов были просто отличными, так что ни у кого не возникало сомнений, что наследник родится сильным и здоровым. Можно сказать, что ребенок при рождении уже стал детищем «Деметры», ведь родился он прямо посреди очень важных переговоров. Близился конец финансового года и чета Накамото не могла пропустить совет директоров. Шел диалог по поводу того, стоит ли оказывать силовое противодействие активистам организации «Зеленый мир», или же стоит передать дело в вышестоящий суд. Накамото Юи проявила совсем неяпонскую жесткость и высказалась в духе, что если представители «зеленых» во время своей очередной диверсии наткнутся на окружающую поля компании колючую проволоку под напряжением, похоронить их выйдет дешевле, чем оплачивать бесконечные счета по услугам адвокатов и платить за все бюрократические проволочки. Речь свою она сопроводила еще одним жестом, который был так не к лицу истинной японской сан, она ударила кулаком по столу, и тут же второй рукой схватилась за живот — у нее начались схватки.

Когда Юи принесли сына и бледнокожее сморщенное создание взглянуло на нее еще слепыми и ярко красными глазами, она даже не вздрогнула. А вот ее муж зарыдал. Мужчина плачет только в двух случаях: когда умирают его родные, или же ему самому больно. В момент, когда Каиро увидел своего долгожданного наследника, он испытал истинное горе и разочарование. Мечтой всей его жизни было то, что он передаст компанию, годами находившуюся в руках семьи Накамото, своему сыну, или дочери. Он находился уже в таком возрасте, что ему было трудно в одиночку объезжать бескрайние плантации «Деметры» и самому контролировать качество урожая и соблюдение всех технологий ухода за культурами. Каиро мечтал о том, что скоро он начнет прививать своему ребенку любовь к земле, к их общему делу, к солнцу, которое является неотъемлемой частью процесса взращивания овощей и злаковых. Но увы, судьба не только подставила ему подножку, но и отвесила полноценный пинок. Расплатой за всю его удачную и беспроблемную жизнь, а также удачу в бизнесе явился сын-альбинос. В день его рождения Накамото Каиро плакал первый раз за последние 40 лет...

Мать назвала его Тоору. И любила его, несмотря на его нестандартную внешность и несвойственную обычным детям хрупкость. Сначала она верила, что при современном развитии медицины альбинос, — это не приговор, ведь люди могут заменить себе почти любые поврежденные части организма и жить после этого, не заботясь ни о чем, еще десятки лет. Она была готова отдать любые деньги на то, чтобы ее сына не то, чтобы полностью вылечили, — просто немного реанимировали, чтобы он ничем не отличался от своих сверстников. Юи была реалисткой и понимала, что никакие открытия ученых не помогут Тоору из болезненного бледнокожего красноглазого существа превратиться в загорелого накаченного красавца, но она делала то, что могла. И то, что считала нужным, — в некоторых вопросах она привыкла проявлять принципиальную твердость, не спрашивая ни у кого мнения, не объясняя причин своих поступков и не нуждаясь в оценке своих действий со стороны. Ее муж ценил это. И именно за это в свое время он ее и выбрал.

Но сколько бы денежных вливаний семья Накамото в лице Юи-сан не делала в адрес одной из самых лучших частных клиник Иден Прайм, врачи разводили руками — они не могли справиться с непосильной задачей. Сколько они ни пичкали мальчика витамина и кератинами, его тонкая бледная кожа не могла вынести ни единого лучика солнца, несмотря на то, что солнце на Иден Прайм в лучшую сторону отличалось от земного. Оно было мягким и нежным, даже в периоды редких засух. Но Тоору это не помогало. Едва он выходил на открытое пространство, на его руках и лице сразу же возникали волдыри, а кожа приобретала цвет брошенного в кипяток омара. Дальше следовал болезненный процесс заживления, в ходе которого обожженные участки тела покрывались пузырями, а кожа с них облезала лохмотьями.

Отца Тоору почти не видел. Мальчик понимал, что проблема разлук кроется в нем самом, ибо он своим появлением на свет не обрадовал отца, хотя был для него долгожданным ребенком, а вдребезги разбил все его мечты. Ведь по слабости здоровья он в любом случае не смог бы впоследствии выполнять обязанности главы компании, ведь управление «Деметрой» испокон веков включало в себя не только сидение в кабинете под кондиционером в дорогом костюме и нечастое присутствие на совещаниях и знаковых событиях. Каждый из семьи Накамото учился управлению концерном у своего отца, вместе с ним осматривая все вотчины и подмечая огрехи или же, наоборот, наблюдая за трудом рабочих (еще на заре развития сельскохозяйственной робототехники «Деметра» отказалась от присутствия на плантациях бездушных машин. Да, человеческий труд стоил дорого, но руководство компании по полному праву могло заявлять, что в их овощи, фрукты и культуры они поистине вкладывали душу и тепло человеческих рук), чему-то учиться у них. В силу своих особенностей всего этого Тоору делать бы не смог. А становиться простым управленцем он не хотел. И его отец этого бы не допустил, ведь для него традиции были превыше всего, даже собственных интересов.

Каиро какое-то время пытался заставить себя полюбить своего сына. Он понимал, что Тоору ни в чем не виноват, что генетика редко подчиняется людским желаниям и чаяниям, но все-равно у него ничего не получалось. Скорбя по своим разбитым мечтам, он сначала отдалился от сына, потом от жены, а потом и вовсе перебрался в свою летнюю резиденцию и перестал принимать участия в жизни «Деметры». На Юи свалился дополнительный груз. Помимо сына в ее руках оказалась целая корпорация. Но, похоже, эта маленькая женщина была действительно сделана из стали. Казалось, никакая жизненная неурядица не посмеет ее поколебать и вывести из равновесия.

А Тоору продолжал меж тем жить с мыслью о том, что он обуза для обоих родителей, несмотря на то, что мать смирилась с его внешним видом и по настоящему его полюбила. Для нее не имело значение то, что было важно его отцу. Это была часть ее, которую она ни за что бы никому бы не отдала. Но сам Тоору думал по-другому. Ему было невыносимо ходить в специальной одежде, защищающей его от солнечного света, терпеть насмешки людей вокруг, и сотрудников корпорации. Последние не воспринимали его как потенциального будущего хозяина и потешались над его бледной кожей и красными глазами как могли.

Допустим, красный цвет глаз легко перекрывался цветными контактными линзами, но кожу, на которой волдыри порой появлялись даже от слишком яркого искусственного света, нечем было изменить. Тоору мечтал переломить в корне свою жизнь, выучиться на какую-нибудь такую специальность, которая позволила бы ему покинуть родную Иден Прайм навсегда. Забыть, улететь от всех проблем, от неясности своего статуса, ведь по-идее именно к нему бы со временем перешло бы семейное предприятие, но полноценно управлять бы им он не смог. Улететь от того, что сам того не подозревая, он испортил и сократил жизнь своего отца, спрятаться от бесконечного контроля матери, порой неосознанно опутывавшей его как лиана и душившей своей заботой. Да в конце концов от всего этого!

Как когда-то его предки вырастили целый холдинг из одного жалкого баклажана, Тоору тоже решил вырастить себя сам. Втайне от матери, думавшей, что он проводит время в каком-нибудь шахматном или биологическом кружке, он делал упор на физкультуру. Преподаватели, глядя на то, как после завершения обычных занятий итак не сильно здоровый парень убивается на беговой дорожке или на полосе препятствий, только посмеивались. Они полагали, что он хочет мигом превратиться из дохляка во что-то стоящее, чтобы его наконец-то начали замечать девушки. Но истинные его мотивы им было не понять, ведь они-то все были нормальными и физически полноценными.

Тоору из-за хрупкого телосложения и длинных волос часто самого принимали за девушку, но он относился к этому равнодушно. Он принимал свою внешность такой, какая она была. Единственным, от чего он прятался, было ненавистное ему солнце. А меж тем он мечтал подняться к нему, стать пилотом, чтобы ненавистный шлем, защищающий его от солнечных лучей почти каждый из дней его жизни, навсегда стал частью его. И перестал бы быть таким ненавистным. На физподготовку Тоору начал тратить все больше и больше времени, жертвуя и учебой и подобием личной жизни — не так давно он завел себе подругу по переписке из другой колонии, и вроде как он даже ей нравился, несмотря на то, что был альбинос.

Все рухнуло в один момент, как это обычно и бывает. Тоору и раньше замечал, что их дом напичкан жучками и миниатюрными камерами, ведь мать постоянно пропадала на работе, а прислуге она не очень доверяла, предпочитая контролировать все сама. И также он подозревал, что в истории его запросов по удаленному доступу тоже постоянно кто-то роется. Но до этого момента все сходило ему с рук. Но на этот раз Юи-сан пришла сама.

Сказать, что она была в ярости, было самым меньшим из того, какое определение можно было подобрать ее душевному состоянию. В ее порыве она высказала ему все, что она думала по поводу его идеи улететь навсегда, стать пилотом, или еще какой дури, что могла взбрести ему в голову. Она не кричала, а говорила тихим голосом, именно он пугал акционеров больше всего. Но в тот момент для Тоору было все неважно. Вдруг он понял, что если он отступит сейчас, то его дальнейшая жизнь не будет иметь никакого смысла. И он стал одним из немногих, кто имел несчастье когда-либо пойти против Накамото Юи.

Срывающимся хриплым голосом он пытался доказать ей, что если он захочет, на этой планете и в этом доме его никто и ничто не удержит — хватит уже и того, что он навечно заключен в этом несчастном и немощном теле. Тоору говорил, что все то, на что она опирается всю свою жизнь, все эти бесконечные договора, контракты, разрешения и дипломатическая неприкосновенность, — ничто в реальном мире, это лишь бумаги с печатями, и, чтобы освободиться от них, достаточно лишь их порвать, и все — их юридическая сила развеется как дым, и будет ему не указ.

И тут Юи сделала то, чего сын ожидал от нее меньше всего. Она молча опустилась на пол и зарыдала.
Мелкой крошкой рассыпались монитор компьютера, зеркало и оконное стекло. В гараже под комнатой Тоору взыла сигнализация машины, оставшейся без окон. А сам парень сидел на полу, рядом с рыдавшей матерью и, как зачарованный, смотрел на капли ее слез, которые, отделившись от ее ресниц, не падали больше вниз, а, повиснув на мгновение в воздухе как в невесомости, затем поднимались вверх.

Тоору любовался отраженным в них светом ночника, который не разбился лишь потому, что был сделан из прочного пластика. Эти маленькие неограненные бриллианты висели в воздухе, переливаясь всеми цветами радуги. И тут он понял, что помимо необычной внешности, он обладает кое-чем еще. И это что-то делает его поистине уникальным, а в будущем, возможно, и даст ему право стать сильнее, чем он есть сейчас.

День своего отъезда на станцию Гагарин Тоору запомнил в деталях. Запомнил исключительно потому, что неожиданно понял, что отец его по-своему, но любит. Именно он в тот день, хотя и поднял всю охрану «Деметры», не доверил ни одному из своих людей защиту сына. Несмотря на то, что его столько лет не было рядом, оказалось, что Каиро смирился с тем, что дала ему судьба. И принял это. А сейчас он отнюдь не горел желанием отдавать своего единственного наследника неизвестно куда, ведь он, невзирая ни на что, любил своего мальчика всю его недолгую жизнь, а сегодня полюбил еще сильнее, и готов был ради него устроить под дверями его комнаты настоящую бойню, если бы не Юи.

Тоору не знал, что именно тогда случилось за дверью, ведь вдруг весь шум стих, а он, как ни старался прислушаться, услышал лишь тихий, как шелест осенней листвы шепот и звук удара. А потом дверь открылась и Юи вошла. Отца с ней не было, лишь мужчина и женщина в бордовой униформе.