Шмидт Штефан Себастьянович в 33-и году, когда нацисты захватили власть в Германии, был коммунистом. Его учитель, рабочий Йохан Бирген, много и подробно рассказывал 19-летнему восторженному Штефану про учение Маркса, про то, как когда-нибудь на всей Земле наступит коммунизм, придет власть советов и не будет никаких войн, все будут равны, счастливы, а стремиться будут только к знаниям и труду.
Но через несколько дней после наделения Гитлера всей полнотой власти со всех сторон стали приходить новости о многих сотнях и тысячах взятых коричневыми штурмовиками немецких коммунистах. Кое-где отряды РабФронта пытались сопротивляться, но были быстро раздавлены разогнавшейся нацистской машиной.
Йохан потребовал от Штефана поклясться, что, если за ним (Йоханом) придут, молодой Штефан не будет делать глупости, а затаится, притворится покорным винтиком новой системы - и будет выжидать момент, когда можно будет отомстить так, чтобы от этого мщения разгорелась новая заря светлой, коммунистической Германии.
Уже на следующий день за старым рабочим пришли. Штефан, когда узнал про это, рвался на помощь своему наставнику, и только память о данной клятве и последние заветы мудрого Йохана остановили молодого, отчаянного парня.
Шли годы. Нацистский режим креп и разрастался, его жертвы, а тем более - противники перемалывались один за другим. Штефан все ждал, помня наставления Йохана и копя ненависть и силы.
Когда началась Вторая мировая, он работал на крупповском заводе по изготовлению взрывчатки на востоке страны. Осенью 40-го года на завод стали пригонять французов, которые выполняли самую тяжелые, трудные работы, немцы же остались только на руководящих и инженерных позициях, вот как Штефан.
Вскоре французов сменили русские. Они шли нескончаемым потоком, и таким же потоком из других дверей завода выносили трупы и кидали в большие печи новенького крематория за окраиной города. А Штефан все ждал.
Вскоре он стал ловить моменты и подсыпать в порох и другую взрывчатку примеси, которые впоследствии не давали ей взорваться. Штефан действовал аккуратно, осторожно, и далеко не одна тонна поставок с “его” завода уходила на фронт бесполезным грузом.
В начале марта 45-го по заводу пошли слухи, что красные совсем близко. С востока шла уже непрерывный гул канонады. И вот объявили эвакуацию. Всех немцев посадили в машины и увезли дальше на запад. Всех, кроме Штефана. Он затаился, не пошел на гудок. Вместо этого он спустился в подвал, где заперли всех русских пленных и в последний момент повернул вентиль, который перекрыл уже начавшуюся подачу газа в закрытый тесный подвал.
И тут сверху загрохотало. На Штефана посыпались обломки потолка, и он потерял сознание.
Через какое-то время он очнулся от нестерпимой боли во всем теле. Казалось, в нем не осталось ни одной целой косточки.
Его доставили в развернувшийся быстро рядом с обломками завода советский полевой госпиталь, где врачи поначалу делали только одно: чтобы он не терял сознания и не отдал душу вот прям сразу. Но вскоре ситуация изменилась.
Его дело вел молодой смершевец, Петр Алексеевич Голицын (впрочем, как зовут вечно сумрачного молодого подтянутого русского, Штефан узнал позже).
Допрашивали его, потом допрашивали русских, которые были в подвале и видели, как молодой немец их спасал. И очень скоро его стали лечить. Впрочем, возможностей полевого госпиталя едва хватило только на то, чтобы не дать ему умереть здесь и сейчас, а так же развалиться на много маленьких кусочков. После этого его перевезли в русский южный город Новороссийск.
Там за его лечение уже взялись иначе, всерьез. Собирали каждую косточку, складывали, зашивали, снова складывали, и так много недель и месяцев подряд.
А еще в госпиталь минимум раз в неделю, а то и чаще приходили по вечерам две подруги, Серафима Демидова (на 5 лет младше Штефана) и Бухтиярова Ольга Юрьевна(на 5 лет старше его). Они пели раненным, и Штефан, хоть и ни слова не понимал, был просто очарован их пением. Особенно ему нравился голос молодой Серафимы.
Девушки заметили его интерес, стали навещать его чаще, приносить фрукты, ухаживали, особенно, когда не хватало медсестер (а их часто не хватало, в последние недели войны было много раненых).
Серафима, как оказалось, умела довольно бегло говорить по-немецки. Она начала учить Штефана русскому языку., так что через два года, когда им пришлось переезжать на другую стройку, Штефан уже не только потихоньку ходил и вообще, шел на поправку, но и довольно бегло говорил на языке страны, идущей по пути коммунизма.
Серфима и ее голос отпечатались в его памяти надолго, и спустя 4 года он все еще хорошо ее помнит и надеется снова ее увидеть и услышать ее голос.
Также в нем осталась сильная благодарность к Бухтияровой Ольге Юрьевне.
После выздоровления Штефан стал работать в советской стране по специальности, и так хорошо себя зарекомендовал, что, когда стали набирать людей на новую большую стройку, его туда тоже взяли.

Штефан Шмидт знал, что где-то в Советском союзе у отца есть брат. Дядя Иоанн бежал из Германии, потому что был коммунистом. Отец называл его не иначе, как отрезанным красным ломтём. Когда дядя сбежал, Штефан был еще совсем маленьким, буквально несколько месяцев, а Семен вообще родился уже в СССР.