Примерно через год после войны Надя Оттс (которую незадолго до этого выгнали из комсомола из-за родственника-предателя),Надя Оттс, Нина Семечкина и Суфия Камаева работали в одной бригаде на одной стройке. Их участок в какой-то момент стал все больше отставать от соседних, шло к тому, что будет срыв плана по участку, и, возможно, даже и всей стройки. Никто не мог понять, что происходит, ведь в их смену все трудились, как проклятые, однако в сумме дело продвигалось плохо. В итоге Надя, Нина и Софи провели расследование и выяснили, что в другую смену на участке творился настоящий сабботаж: там собралась бригада людей, старающихся сорвать стройку. Они и на «своем» участке почти не работали, и сменщиков (то есть, вот их как раз!) подставляли. А еще пару раз, когда у соседей что-то оказывалось без присмотра, тишком туда подкрадывались и подстраивали там аварии и поломки.
Девушки сразу пошли к парторгу, все ему рассказали. Вредителей тогда вывели на чистую воду, исключили из партии. Софи тогда еще сказала, что это Надя все придумала, выследить врагов, доказала свою верность делу Ленина-Сталина, и надо ее теперь в комсомоле восстановить! На ближайшем собрании ВЛКСМ этот вопрос обсудили, и вот – Надя снова комсомолка! Однако справедливость справедливостью, но их смене теперь пришлось работать за двоих и даже за троих, чтобы нагнать план. Когда сил уже не оставалось, и Наде с Софи хотелось только лечь и умереть, их товарищ Нина всегда находила слова поддержки, которые вдохновляли подруг находить в себе новые силы и опять приниматься за работу. Они справились, вытянули и за себя и за ту, проклятую, смену, нагнали все отставание и даже чуть вырвались вперед, закончив на день раньше соседнего участка.

Гаевая Оксана Остаповна была в эскадроне Ночных ведьм, там познакомилась с Яковлевой Маргаритой Иосифовной. (Гаевой ФИО второй летчицы не палить!)
После освобождения Харькова, в начале сентября 1943, Гаевая навестила свой дом…. И увидела там развалины. Соседи сказали, что дом разбомбили свои же (в его окрестностях шли ожесточенные бои, и он использовался немцами, как часть линии обороны). Брат уцелел, обошелся несколькими царапинами, а вот мама не выжила…. С тех пор в Оксане будто что-то надорвалось. Главной целью в боях стало убить как можно больше немцев.
Однажды осенью 1944-го летчица из соседней эскадрильи спросила Оксану, почему она сбрасывает намного больше бомб, чем нужно, даже не целясь. На этот вопрос Гаевая ответила довольно грубо, что не всяким салагам ее учить, ей надо поскорее закончить войну и уехать домой, к брату.
Той летчице не понравился этот ответ. Она поделилась своими наблюдениями с командиром.
В начале 1944-го Гаевая была демобилизована и направлена (по партийной линии) восстанавливать завод.
На игре ты узнаешь в Яковлевой Маргарите Иосифовне ту самую нахалку.

Однажды осенью 1944-го София Герцович (будущая Маргарита) увидела, как летчица со штурманом с другого самолёта сбрасывают намного больше бомб, чем нужно, даже не целясь. Эту летчицу звали Гаевая Оксана.
Возможно, они испугались или просто устали, однако София все чаще замечала их за обыкновенным расходованием ресурсов.
На земле София спросила летчицу, почему она так делает, на что та ответила прям грубо, что не всяким салагам ее учить, ей надо поскорее закончить войну и уехать домой, к брату.
Софии не понравился этот ответ. Она поделилась своими наблюдениями с командиром.
В начале 1944-го Гаевая была демобилизована и направлена (по партийной линии) восстанавливать завод.

В сентябре 1941 года командир разведроты, капитан Леон Саакидзе вместе с большей частью роты, в которой служил Пётр Голицын, находясь в окружении превосходящих сил противника, передал Голицыну пакет с разведданными и, предприняв обманный маневр, вызвал на себя огонь и внимание противника, тем самым обеспечив Петру и ещё двум молодым разведчикам возможность скрыться и успешно доставить разведданные в штаб батальона.

Отец Леона Леоновича Саакидзе, командир разведроты, умер на фронте осенью 1941-го. Похоронка пришла в октябре, в ней говорилось, что отец пал героической смертью. Он вызвал огонь на себя и тем сам помог спастись своим товарищам, доставившим успешно разведданные, помогшие спасению большого числа красноармейцев. Вместе с похоронкой семье торжественно вручили посмертный Орден Красной звезды. Молодой Леон, впрочем, прекрасно понимал, что отца этот орден уже не вернет и не заменит. Не раз и не два задумывался о том, почему отец, опытнейший разведчик, тогда погиб, а молокососы, которых он спас – нет.

Белову Елену Григорьевну (с младшим братом), Шрайбер Ольгу Карловну и Цаплина Матвея Константиновича в конце сентября 1941-го на грузовиках эвакуировали из Москвы (Матвея перед этим привезли в Москву из Ленинграда). Их автоколонна попала под бомбежку, машины раскидало, почти все водители оказались мертвы или тяжело ранены. Ребята тогда оказались одними из немногих, кто отделался легкими царапинами и ушибами. Они, вместе с еще парой-тройкой таких же счастливчиков, оказали, как смогли, помощь раненным вокруг, но что делать дальше – совершенно не представляли. Было ясно одно: что от Москвы они отъехали недалеко, но это на машине, а вот на своих двоих – даже непонятно, где она, эта Москва…
И тут к ребятам подошел еще один молодой парень, весь в грязи и копоти, прикрикнул «Ну чего расселись! Ехать надо, там город недавно был!». Так они познакомились с Павлом из Беларуси, который, внезапно, умел водить. Правда трактор, но, слегка поэкспериментировав, смог и полуторку заставить слушаться. Они втроем быстро доехали до ближайшего городка, откуда и пришла подмога к разбомбленной автоколонне.
Дальше они уже ехали вместе. Павел, оказавшийся почти на три года старше пятнадцатилетних подростков, взял над ними неформальное шефство. Приехав в Казань, он договорился о том, чтобы они вместе попали в одну бригаду на строительстве эвакуированного с запада страны танкового завода. Павел, с его большим опытом работы руками сразу стал бригадиром (в колхозе чем только заниматься не приходилось, за последние годы перед войной хозяйство там разрослось очень сильно, и трудолюбивый Пашка всегда все осваивал быстро).
Пятой к ним в бригаду определили молодую местную татарку, Камаеву Суфию Ибрагимову.(Суфию Камаеву определили пятой в бригаду эвакуированных из Москвы. Быстро подружились.)
Ребята работали вместе три года: сначала отстроили завод, потом работали на нем.
…А еще был случай с Павлом, их бригадиром. Матвей как-то увидел лежащее с краю рабочего стола письмо. Любопытство быстро победило, и тут он узнал, что их друг Пашка, мастер на все руки, у которого все спорится и все ладится – настоящий попович! Он посоветовался с девчатами, и они решили взять над ним шефство, перевоспитать и сделать из Павла настоящего коммуниста, которые, как известно, в Бога не верят. Что они только не делали: и поповичем называли (правда, не при посторонних!), и лекции про научный атеизм ему толкали… Однако тот нет-нет, да и перекрестится, или там прошепчет что-то. Впрочем, через какое-то время их просветработа дала о себе знать, и пару лет назад Павла приняли в партию. И креститься он, вроде, перестал… Ну или хорошо это скрывает. Но пока не пойман – коммунист!
Но чем ближе был конец школы (в которую младшие ходили вечерами, после смены), чем ближе был уже понятный и ожидаемый конец войны, тем больше задумывалась Ольга о том, как жить дальше. Ей хотелось не просто перекладывать детали с конвейера на конвейер, не просто класть кирпичи или там тянуть провода, а придумывать и проектировать то, как будут строиться заводы и дворцы рабочих в будущем. Она стала урывть время уже и от сна и от еды, и в конце концов исполнила свою мечту: в конце войны поехала в Москву и поступила там в МЭИ, Московский энергетический институт, где и отучилась на инженера-проектировщика. Ребята, с которыми она вместе отпахала нелегкие военные годы, крутили пальцем у виска и говорили: куда ты лезешь, дура?! В Москве и своих умников хватает, не прыгай выше головы! Однако, Ольга смогла. На поезд в Москву ее, хоть и проводили, но в косых взглядах явно читались легкая зависть и в тоже время презрение к заумке и зазнайке.
Оставшаяся же так и продолжала работать вместе: после 9-го класса пошли Суфия в строительное, ребята в электромонтажное училище, выучились.
После училища Беловой, активно продвигавшейся по комсомольской линии, предложили поехать комсоргом на восстановление разрушенного во время войны нового советского города – Калининграда. И вот, Павел, Матвей и Суфия остались втроем.
Дальше их судьба и воля советского правительства хоть иногда и разводила, но потом снова сводила. Вот и теперь оказались они на одной стройке. И очень удивились, узнав в одном из важных и умных проектировщиков старую, пусть и зазнавшуюся, подругу Ольгу.

Белова Елена Григорьевна (с младшим братом), Шрайбер Ольга Карловна и Цаплин Матвей Константинович ехали , в конце сентября 1941-го на грузовиках эвакуиировали из Москвы (Матвея перед этим привезли в Москву из Ленинграда). Их автоколонна попала под бомбежку, машины раскидало, почти все водители оказались мертвы или тяжело ранены. Ребята тогда оказались одними из немногих, кто отделался легкими царапинами и ушибами. Они, вместе с еще парой-тройкой таких же счастливчиков, оказали, как смогли, помощь раненным вокруг, но что делать дальше – совершенно не представляли. Было ясно одно: что от Москвы они отъехали недалеко, но это на машине, а вот на своих двоих – даже непонятно, где она, эта Москва…
И тут к ребятам подошел еще один молодой парень, весь в грязи и копоти, прикрикнул «Ну чего расселись! Ехать надо, там город недавно был!». Так они познакомились с Павлом из Беларуси, который, внезапно, умел водить. Правда трактор, но, слегка поэкспериментировав, смог и полуторку заставить слушаться. Они втроем быстро доехали до ближайшего городка, откуда и пришла подмога к разбомбленной автоколонне.
Дальше они уже ехали вместе. Павел, оказавшийся почти на три года старше пятнадцатилетних подростков, взял над ними неформальное шефство. Приехав в Казань, он договорился о том, чтобы они вместе попали в одну бригаду на строительстве эвакуированного с запада страны танкового завода. Павел, с его большим опытом работы руками сразу стал бригадиром (в колхозе чем только заниматься не приходилось, за последние годы перед войной хозяйство там разрослось очень сильно, и трудолюбивый Пашка всегда все осваивал быстро).
Пятой к ним в бригаду определили молодую местную татарку, Камаеву Суфию Ибрагимову.(Суфию Камаеву определили пятой в бригаду эвакуированных из Москвы. Быстро подружились.)
Ребята работали вместе три года: сначала отстроили завод, потом работали на нем.
…А еще был случай с Павлом, их бригадиром. Матвей как-то увидел лежащее с краю рабочего стола письмо. Любопытство быстро победило, и тут он узнал, что их друг Пашка, мастер на все руки, у которого все спорится и все ладится – настоящий попович! Он посоветовался с девчатами, и они решили взять над ним шефство, перевоспитать и сделать из Павла настоящего коммуниста, которые, как известно, в Бога не верят. Что они только не делали: и поповичем называли (правда, не при посторонних!), и лекции про научный атеизм ему толкали… Однако тот нет-нет, да и перекрестится, или там прошепчет что-то. Впрочем, через какое-то время их просветработа дала о себе знать, и пару лет назад Павла приняли в партию. И креститься он, вроде, перестал… Ну или хорошо это скрывает. Но пока не пойман – коммунист!
Но чем ближе был конец школы (в которую младшие ходили вечерами, после смены), чем ближе был уже понятный и ожидаемый конец войны, тем больше задумывалась Ольга о том, как жить дальше. Ей хотелось не просто перекладывать детали с конвейера на конвейер, не просто класть кирпичи или там тянуть провода, а придумывать и проектировать то, как будут строиться заводы и дворцы рабочих в будущем. Она стала урывть время уже и от сна и от еды, и в конце концов исполнила свою мечту: в конце войны поехала в Москву и поступила там в МЭИ, Московский энергетический институт, где и отучилась на инженера-проектировщика. Ребята, с которыми она вместе отпахала нелегкие военные годы, крутили пальцем у виска и говорили: куда ты лезешь, дура?! В Москве и своих умников хватает, не прыгай выше головы! Однако, Ольга смогла. На поезд в Москву ее, хоть и проводили, но в косых взглядах явно читались легкая зависть и в тоже время презрение к заумке и зазнайке.
Оставшаяся же так и продолжала работать вместе: после 9-го класса пошли Суфия в строительное, ребята в электромонтажное училище, выучились.
После училища Беловой, активно продвигавшейся по комсомольской линии, предложили поехать комсоргом на восстановление разрушенного во время войны нового советского города – Калининграда.
Дальше их судьба и воля советского правительства хоть иногда и разводила, но потом снова сводила. Вот и теперь оказалась она на стройке. И очень удивилась, узнав среди других приехавших, своих старых друзей

Суфию Камаеву определили пятой в бригаду эвакуированных из Москвы. Быстро подружились. Ребята работали вместе три года: сначала отстроили завод, потом работали на нем.
…А еще был случай с Павлом, их бригадиром. Матвей как-то увидел лежащее с краю рабочего стола письмо. Любопытство быстро победило, и тут он узнал, что их друг Пашка, мастер на все руки, у которого все спорится и все ладится – настоящий попович! Он посоветовался с девчатами, и они решили взять над ним шефство, перевоспитать и сделать из Павла настоящего коммуниста, которые, как известно, в Бога не верят. Что они только не делали: и поповичем называли (правда, не при посторонних!), и лекции про научный атеизм ему толкали… Однако тот нет-нет, да и перекрестится, или там прошепчет что-то. Впрочем, через какое-то время их просветработа дала о себе знать, и пару лет назад Павла приняли в партию. И креститься он, вроде, перестал… Ну или хорошо это скрывает. Но пока не пойман – коммунист!
Но чем ближе был конец школы (в которую младшие ходили вечерами, после смены), чем ближе был уже понятный и ожидаемый конец войны, тем больше задумывалась Ольга о том, как жить дальше. Ей хотелось не просто перекладывать детали с конвейера на конвейер, не просто класть кирпичи или там тянуть провода, а придумывать и проектировать то, как будут строиться заводы и дворцы рабочих в будущем. Она стала урывть время уже и от сна и от еды, и в конце концов исполнила свою мечту: в конце войны поехала в Москву и поступила там в МЭИ, Московский энергетический институт, где и отучилась на инженера-проектировщика. Ребята, с которыми она вместе отпахала нелегкие военные годы, крутили пальцем у виска и говорили: куда ты лезешь, дура?! В Москве и своих умников хватает, не прыгай выше головы! Однако, Ольга смогла. На поезд в Москву ее, хоть и проводили, но в косых взглядах явно читались легкая зависть и в тоже время презрение к заумке и зазнайке.
Оставшаяся же так и продолжала работать вместе: после 9-го класса пошли Суфия в строительное, ребята в электромонтажное училище, выучились.
После училища Беловой, активно продвигавшейся по комсомольской линии, предложили поехать комсоргом на восстановление разрушенного во время войны нового советского города – Калининграда. И вот, Павел, Матвей и Суфия остались втроем.
Дальше их судьба и воля советского правительства хоть иногда и разводила, но потом снова сводила. Вот и теперь оказались они на одной стройке. И очень удивились, узнав в одном из важных и умных проектировщиков старую, пусть и зазнавшуюся, подругу Ольгу.

Волов Николай Михайлович и Оттс Надежда Егорьевна полюбили друг друга на первом курсе, откуда и ушли вместе на фронт. Вместе воевали, после войны Николай уехал к семье, в Ковров, а Надя заявила, что не позволит войне помешать ей завершить образование. Николай и Надя тогда впервые серьезно поссорились.

Вернувшись домой, Николай помогал семье: помог вырастить брата, поддерживал маму, которая очень сильно сдала после смерти на фронте ее мужа, отца Коли.
Хотя Николай так и не смог простить Наде, что она не поехала с ним, а осталась доучиваться, но все равно, в сердце так и оставалась незаполняемая пустота, щемило и крутило в нечастые часы отдыха так, что прям хоть с крыши недостроенного объекта бросайся. Как-то на краю этой крыши его и нашла их бригадир, надежный товарищ, Васарите Игне Азуолосо. Они разговорились. Она сказала, толи шутя, толи серьезно, что он, если спрыгнет, их бригаде всю репутацию испортит. А еще, что Надя на самом деле молодец, стремится расти над собой, и, может, стоит ему ей написать, встретиться….
Николай прислушался к словам более старшего и мудрого товарища, написал Наде…. Но в ответном письме было только сухое: адресат забрал документы из ВУЗа и отбыл в неизвестном направлении. Так он и потерял свою первую и главную любовь. После этого Николай посвятил всего себя работе, а Игне стала для него старшим товарищем не только в работе, но и в жизни.

В начале 44-го года тов. Эдерра попала с ранением в Москву на лечение в госпиталь, шефство над больными которого взяло на себя Профессионально-техническое училище № 127. Конкретно к ней пришел молодой парень, товарищ Зубков. Он носил ей (как и положено) всякие мелкие недорогие вкусности, которые не выдавали больным. Между молодыми ребятами завязались дружеские отношения. Тов. Зубков очень уважал молодую, но уже так много пережившую идейную убежденную испанскую коммунистку. Однажды он поделился с ней историей про то, что его отец в родном колхозе помогал немцам, и он теперь не знает, что с этим делать, ведь вообще-то он отца любит и человек он хороший.
Молодые ребята сами уже и не понимали, дружба это или нечто большее? Но спустя несколько месяцев подлечившуюся тов. Эддеру выписали, и она снова отправилась на фронт. Когда они виделись в последний раз, они очень крепко обнялись. И точно обещались найтись после войны! Однако дальше их разнесло в разные стороны, и встретятся они уже только на этой стройке.....

Яковлева Маргарита Иосифовна работала до этого младшим научным сотрудником в Лаборатории В, имела доступ к совершенно секретным документам, и звали ее тогда совершенно иначе: Герцович София. В числе прочего у нее был доступ к международным научным статьям и исследованиям по последствиям взрывов в Японии. Читая их, она все яснее понимала, что защиты от радиации (чье влияние на человека только начинает изучаться), предусмотренной проектом, может и не хватить, и тогда работники станции могут сами стать невольными подопытными экспонатами для будущих советских исследователей этой новой болезни.
Группа, в которой она работала, как раз и занималась разработкой защитных контуров. Их консультировал консультант медицинских наук Аветик Игнатьевич Бурназян, Первый руководитель Государственной службы радиационной безопасности и медико-санитарной службы с момента ее создания в 1946. Собственно, по его предложениям и были разработаны нормы толщины защитного слоя на реакторах, однако руководитель группы, Владимир Андреевич Коновалов, как-то, уже после завершения рабочего дня, засидевшись над расчетами задумчиво пробормотал про себя: а вдруг мы все-таки ошибаемся?... Случайно услышавшая это София заинтересовалась, и потом сама стала проверять расчеты. Быстро стало понятно, что ее знаний не хватает, а подойти и спросить товарища Коновалова она побаивалась. Но молодая София была не из тех, кто пасует перед трудностями. Когда начал проводиться набор на стройку, она поняла, что только там, на переднем крае, сможет понять, так ли надежна защита от радиации, которую они изобретают.
В Лаборатории В работали не только ученые, но и сотрудники МГБ. В числе прочих в Первом отделе служил всегда собранный, никогда не улыбающийся молодой, подтянутый товарщи Голицин. В его зону ответственности входил, в том числе, контроль секретности в группе, где работала София Герцович, младший научный сотрудник 27 лет.
Молодой, активной младшей научной сотруднице Софии Герцович он всегда был немного странен. Даже в самых веселых, смешных ситуациях улыбка никогда не касалась его лица. Ну не могут в наше светлое время, когда страшная война позади, когда впереди открываются такие горизонты, оставаться такие неулыбчивые советские люди! София приняла это как вызов. Она шутила, иногда просто в его присутствии, иногда прямо обращаясь к нему, ловила момент, но ничего не получалось. София понимала, что он видит все ее потуги, для него она была – то ли как ребенок, то ли как диковинный зверек.
И вот однажды, в конце лета 1950-го года, она сорвала белый одуванчик и, проходя мимо товарища Голицина, вдруг повернулась и дунула в его сторону. Но тут налетел порыв ветра – и весь пух, который должен был облепить эту самодовольную армейскую физиономию оказался у нее на лице. София застыла на миг, уже была готова расплакаться, но тут уголки губ товарища Голицына приподнялись, и лицо озарила широкая улыбка. София все равно заплакала. Впрочем, Петр (так звали Голицина) не стал над ней смеяться, а достал чистый, ровно сложенный платок и дал ей, чтобы она вытерла слезы. Так и завязалась между ними странная, немного даже невозможная дружба.
Через пару месяцев София сказала Петру, что хотела бы работать там, на большой стройке первой атомной электростанции, которую они тут планируют. Но ее, с ее допусками и секретностями, никто туда не пустит. А так жаль, так жаль…. Пётр тогда удивленно на нее посмотрел, но спустя несколько недель принес ей новый паспорт и трудовую, в которых значились другие имя и фамилия: Яковлева Маргарита Иосифовна и другая рабочая биография, с большим опытом в проектных работах.
Так что теперь они вместе приступают к работе на стройке: Петр – сотрудник Первого отдела, а Маргарита – сотрудник Проектного отдела.
Целью Маргариты является с одной стороны, честная работа по проектированию, а с другой – следить за тем, что будет происходить в Отделе подготовки спецтоплива, главном машинном зале и в медблоке и держать руку на пульсе. Ведь вполне может статься, что все ее сомнения беспочвенны, а прав как раз товарищ Бурназян

В Лаборатории В работали не только ученые, но и сотрудники МГБ. В числе прочих в Первом отделе служил всегда собранный, никогда не улыбающийся молодой, подтянутый товарщи Голицин. В его зону ответственности входил, в том числе, контроль секретности в группе, где работала София Герцович, младший научный сотрудник 27 лет.
Молодой, активной младшей научной сотруднице Софии Герцович он всегда был немного странен. Даже в самых веселых, смешных ситуациях улыбка никогда не касалась его лица. Ну не могут в наше светлое время, когда страшная война позади, когда впереди открываются такие горизонты, оставаться такие неулыбчивые советские люди! София приняла это как вызов. Она шутила, иногда просто в его присутствии, иногда прямо обращаясь к нему, ловила момент, но ничего не получалось. София понимала, что он видит все ее потуги, для него она была – то ли как ребенок, то ли как диковинный зверек.
И вот однажды, в конце лета 1950-го года, она сорвала белый одуванчик и, проходя мимо товарища Голицина, вдруг повернулась и дунула в его сторону. Но тут налетел порыв ветра – и весь пух, который должен был облепить эту самодовольную армейскую физиономию оказался у нее на лице. София застыла на миг, уже была готова расплакаться, но тут уголки губ товарища Голицына приподнялись, и лицо озарила широкая улыбка. София все равно заплакала. Впрочем, Петр (так звали Голицина) не стал над ней смеяться, а достал чистый, ровно сложенный платок и дал ей, чтобы она вытерла слезы. Так и завязалась между ними странная, немного даже невозможная дружба.
Через пару месяцев София сказала Петру, что хотела бы работать там, на большой стройке первой атомной электростанции, которую они тут планируют. Но ее, с ее допусками и секретностями, никто туда не пустит. А так жаль, так жаль…. Пётр тогда удивленно на нее посмотрел, но спустя несколько недель принес ей новый паспорт и трудовую, в которых значились другие имя и фамилия: Яковлева Маргарита Иосифовна и другая рабочая биография, с большим опытом в проектных работах.
Так что теперь они вместе приступают к работе на стройке: Петр – сотрудник Первого отдела, а Маргарита – сотрудник Проектного отдела.
Влюбленность так влюбленность. Она, судя по всему, послужила основной причиной (которую даже сам Голицин до конца не осознает). Вербовка - это его самооправдание, этим он в первую очередь самому себе объясняет свое не самое рациональное поведение. Тем не менее, будучи человеком достаточно дисциплинированным и хорошим стратегом, он не забыл подготовить вовремя соответствующие рапорты о внедрении СекСота, хотя Герцович/Яковлевой об этом сообщать счел не обязательным.

Колотилина Зинаида Николаевна, родом из Днепропетровска, окончила Харьковский технологический институт. В институте уже на первом курсе у нее завязался коммунистический роман с Колотилиным Сергеем, они поженились, а вскоре появился сын. В середине тридцатых Зинаида познакомилась с учительницей немецкого и литературы, Александрой Яковлевной Беловой, матерью Беловой Елены Григорьевны, которую (Елену) встретишь на стройке (на момент игры – 26 лет). Когда началась война, Сергей в первый же день записался добровольцем, а вскоре на него уже пришла похоронка. Сын умер, попав под завал во время бомбежки, сама Зинаида тогда уцелела. Она поняла, что город скоро возьмут и ушла в подполье, где и устраивала диверсии против захватчиков до самого освобождения в 1943-м.
Однажды их группа смогла подорвать гарнизонную комендатуру фашистов. Наблюдая из соседнего подвала за происходящим, Зина с удивлением и неприязнью узнала в одной из уносимых на лечение раненных знакомую учительницу.

На предыдущем месте работы проектировщица Колотилина Зинаидана какой-то момент сильно сдружилась с Бортниковым Сергеем из Первого отдела. Хотя он и был старше нее на 9 лет, это не мешало уже не самым молодым людям обсуждать разные интересные темы, от литературы до свежих новостей из газеты “Правда”. Но однажды Сергей вызвал Зину к себе в кабинет и стал расспрашивать о том, нет ли в ее отделе кого-то, кто вел бы себя подозрительно, скрытно. Якобы, по агентурным данным в ее группе есть глубоко законспирированные шпионы, и Зина, такая умная и внимательная, конечно же должна уже разгадать злодея или злодейку. Но Зина ответила, что никаких подозрительных действий за своими товарищами не замечала. И, хотя, может, конечно, предатель слишком хорошо притворяется, но вдруг эта их агентура просто ошибается или даже клевещет?
Сергей очень внимательно посмотрел на нее, покачал головой и отпустил. Даже не встал и не проводил ее, против обыкновения.
А через три недели прямо во время рабочего дня к ним приехали какие-то совсем другие люди из МГБ, прям много. Велели всем оставаться на местах, перерыли рабочие шкафы, столы. И у одной молоденькой девочки, Зосимовой Люды, работавшей за соседним столом, которой Зина неофициально покровительствовала нашли в тумбочке копии совершенно секретных чертежей, которых там просто ну никак не могло быть. Люда побледнела, потом покраснела, закричала, что это не ее, что она их первый раз видит. Но суровые люди быстро увели ее, и больше с тех пор Зина ничего про Люду не слышала.
После того случая Сергей снова вызвал Зину. В этот раз в его глазах уже не было обычного дружелюбия, на нее смотрел суровый сотрудник органов. Он жестко отчитал Зину за то, что она не увидела змею прямо у себя под носом, сказал, что с трудом смог договориться о том, чтобы не взяли и саму Зину, поручившись за нее своим словом и честью офицера. И единственное, чем она сможет искупить свою вину – это искренней полноценной помощью ему в его работе. Дальше перед ней на стол легла бумага, в которой Зина и расписалась. После этого лицо Сергея смягчилось, но прежняя улыбка на него так и не вернулась.
А еще неделю спустя Зину вызвали в отдел кадров и сказали, что она прошла отбор и, вместе с другими лучшими работниками со всего Союза, отправляется на новую стройку.

На предыдущем месте работы Сергей Бортников на какой-то момент сильно сдружилсь с Зинаидой Колотилиной. Хотя он и был старше нее на 9 лет, это не мешало уже не самым молодым людям обсуждать разные интересные темы, от литературы до свежих новостей из газеты “Правда”. Но однажды Сергей вызвал Зину к себе в кабинет и стал расспрашивать о том, нет ли в ее отделе кого-то, кто вел бы себя подозрительно, скрытно. По агентурным данным в ее группе есть глубоко законспирированные шпионы, и Зина, такая умная и внимательная, конечно же должна уже разгадать злодея или злодейку. Но Зина ответила, что никаких подозрительных действий за своими товарищами не замечала. И, хотя, может, конечно, предатель слишком хорошо притворяется, но вдруг эта их агентура просто ошибается или даже клевещет?
Сергей очень внимательно посмотрел на нее, покачал головой и отпустил. Даже не встал и не проводил ее, против обыкновения.
А через три недели прямо во время рабочего дня к ним приехали какие-то совсем другие люди из МГБ, прям много. Велели всем оставаться на местах, перерыли рабочие шкафы, столы. И у одной молоденькой девочки, Зосимовой Люды, работавшей за соседним столом, которой Зина неофициально покровительствовала нашли в тумбочке копии совершенно секретных чертежей, которых там просто ну никак не могло быть. Люда побледнела, потом покраснела, закричала, что это не ее, что она их первый раз видит. Но её быстро увели.
После того случая Сергей снова вызвал Зину. Он жестко отчитал Зину за то, что она не увидела змею прямо у себя под носом, сказал, что с трудом смог договориться о том, чтобы не взяли и саму Зину, поручившись за нее своим словом и честью офицера. И единственное, чем она сможет искупить свою вину – это искренней полноценной помощью ему в его работе. Дальше перед ней на стол легла бумага, в которой Зина и расписалась. Сергей не сомневался, когда надо было внедрить своего агента на эту стройку. Он поспособствовал, чтобы Зина прошла отбор и, вместе с другими лучшими работниками со всего Союза, отправилась сюда

Филатор Петр Арнольдович и Бортников Сергей Николаевич выросли вместе в Харьковской губернии, вместе вступили в ряды партии, вместе встретили революцию. Дальше их дороги на какой-то момент разошлись (Сергей пошел по линии ОГПУ-НКВД-МГБ, а Петр – в строители, позже – электромонтажники), но совсем из виду они друг друга не теряли.
Петр пьет, но в основном во внерабочее время. На очень хорошем счету, что называется «золотые руки». Однако были эпизоды, когда алкоголь пагубно отражался на трудовой деятельности. Весной 50-го года (за год до игры) на стройке, где он работал, произошло короткое замыкание. Одна из сослуживиц, Грушина Арлена Федоровна, показала, что Петр перед той сменой приложился к бутылке, был невнимателен, и мог неаккуратно соединить провода. Конечно, сам Петр тогда был глубоко уязвлен этим поклепом (ну сколько он там выпил, стаканчик, чтобы руки после вчерашнего не тряслись!), но в результате разбирательства ему был объявлен выговор по рабочей линии. Когда его рекомендовал на Стройку начальник с предыдущего места работы, заявку поддержал также товарищ из органов, друг детства Бортников Сергей Николаевич, что и решило вопрос о назначении в ОЭМ. К большому огорчению Петра, тут так же оказалась и тот самый, сдавшая его тогда товарищ Грушина, причем не абы как оказалась, а как целый парторг их ячейки

Филатор Петр Арнольдович и Бортников Сергей Николаевич выросли вместе в Харьковской губернии, вместе вступили в ряды партии, вместе встретили революцию. Дальше их дороги на какой-то момент разошлись (Сергей пошел по линии ОГПУ-НКВД-МГБ, а Петр – в строители, позже – электромонтажники), но совсем из виду они друг друга не теряли.
Петр пьет, но в основном во внерабочее время. На очень хорошем счету, что называется «золотые руки». Однако были эпизоды, когда алкоголь пагубно отражался на трудовой деятельности. Весной 50-го года (за год до игры) на стройке, где он работал, произошло короткое замыкание.Одна из сослуживиц, Грушина Арлена Федоровна, показала, что Петр перед той сменой приложился к бутылке, был невнимателен, и мог неаккуратно соединить провода. В результате разбирательства ему был объявлен выговор по рабочей линии. Но Сергей не поверил. И, когда его рекомендовал на Стройку начальник с предыдущего места работы, заявку поддержал, что и решило вопрос о назначении в ОЭМ.

Филатор Петр Арнольдович и Грушина Арлена Федоровна до того, как попасть на Стройку, работали вместе. Арлена знала, что Петр пьет, но в основном во внерабочее время. Хотя и был на очень хорошем счету, что называется «золотые руки». Однако были эпизоды, когда алкоголь пагубно отражался на трудовой деятельности. Весной 50-го года (за год до игры) на стройке, где они работали, произошло короткое замыкание. Арлена знала, что Петр перед той сменой приложился к бутылке, был невнимателен, и мог неаккуратно соединить провода. Конечно, она сообщила об этом. Сам Петр тогда был глубоко уязвлен этим поклепом (ну сколько он там выпил, стаканчик, чтобы руки после вчерашнего не тряслись!), но в результате разбирательства ему был объявлен выговор по рабочей линии. Арлена очень удивилась, что Петра взяли на строительство такого важного объекта.

Пётр Игнатов видел, как Петр Филатор перед сменой выпил стаканчик водки. Он закричал на него, Филатор ответил, он поругались. А в это время конструкция, за устойчивость которой отвечал Игнатов, начала заваливаться и упала. Хорошо хоть, никто не пострадал, да и восстановить все получилось быстро. Но бригадир тогда на Игнатова прям выматерился, хотя обычно такого себе не позволял. А сразу после этого на участке произошло короткое замыкание и про едва не упавшую конструкцию все забыли.

Сын Филатора Петра Арнольдовича, Филатор Алексей Петрович (ему тогда был 19 лет) пропал без вести во время катастрофы 2-й ударной армии в 1942-м при попытке прорыва блокады Ленинграда.
Алексея немцы тогда взяли в плен. Его увезли в Смоленск, готовить его к обороне против возможного наступления Красной армии. Впрочем, Алексей про это не думал, он просто делал то, чего велят. В начале, конечно, сопротивлялся, но немцы и их помощники из местных быстро объяснили на наглядных примерах, как неприятна и болезненна будет тогда его недолгая жизнь. Объяснения проводили в городской комендатуре, где был немецкий штаб. Там молодой парень приметил и запомнил молоденькую совсем, симпатичную (хоть и замызганную грязью), русскую девушку, вечно со шваброй в руках.
Алексей считал, что ему надо выжить, дождаться, не упустить свой шанс.
И, спустя почти год, в начале весны 1943-го, шанс нашелся. Алексей сбежал из лагеря и, проскитавшись по лесам, прибился к партизанам. С ними он дальше подрывал мосты и железные дороги, нападал на обозы, в общем – многое сделал для того, чтобы фашистам не жилось спокойно на этой земле.
После войны его долго мурыжил замполит, передал дальше в органы, там снова шли допрос за допросом. В конце концов, спустя несколько месяцев, его все же отпустили на все четыре стороны (помогли показания других партизан: Игнатовой (Горина сразу после войны вышла замуж и сменила фамилию) Полины Антоновны, Соболевой Натальи Ивановны и Гончарова Федора Даниловича). С тех пор Карпов стремился исправить все, что сделал плохого за тот год плена. Работал в школе, занимался активной партийной деятельностью. И вот теперь назначен сюда, с рекомендацией в парторги первичной ячейки ОСЛХУ. Какого же будет его удивление, когда здесь, на стройке, на том же складе, в который распределили и его, он встретит ту самую девушку из немецкой комендатуры. Зовут ее Аникина Анфиса Павловна

В то время, когда Анфиса работала в немецкой комендатуре в Смоленске, в конце лета 42-го, к ним приводили несколько раз молодого парня, явно военнопленного. Комендант города закрывался вместе с ним, переводчиком и парой здоровых немецких лбов в одной из комнат, и оттуда доносились регулярные смачные удары палки о тело. После 3-4-х таких случаев парень больше в комендатуре не появлялся, однако пару раз замечала на рытье противотанковых рвов с восточной стороны города. На стройке (на которую они все приезжают одновременно, незадолго до начала игры) она узнает его в парторге их складской ячейки, Филаторе Алексее Петровиче

Сын Филатора Петра Арнольдовича, Филатор Алексей Петрович (ему тогда был 19 лет) пропал без вести во время катастрофы 2-й ударной армии в 1942-м при попытке прорыва блокады Ленинграда. Пётр уже не думал, что тот жив, хотя и похоронки не приходило. Но вдруг, на Стройке, в одном из сотрудников склада он узнаёт Алексея

Филатор Алексей Петрович сбежал из немецкого плена в Смоленске в начале весны 1943го и, проскитавшись по лесам, прибился к партизанам. С ними он дальше подрывал мосты и железные дороги, нападал на обозы, в общем – многое сделал для того, чтобы фашистам не жилось спокойно на этой земле.
После войны его долго мурыжил замполит, передал дальше в органы, там снова шли допрос за допросом. В конце концов, спустя несколько месяцев, его все же отпустили на все четыре стороны (помогли показания других партизан: Игнатовой (Горина сразу после войны вышла замуж и сменила фамилию) Полины Антоновны, Соболевой Натальи Ивановны и Гончарова Федора Даниловича).

Первая любовь Анфисы, сосед и одноклассник - Сережа Гончаров вместе с отцом пропали, их мать еще в начале войны погибла. Однажды Анфиса видела Сережу в городе, после чего в почтовых ящиках в их районе появились свежие номера газеты «Правда». Из чего Анфиса сделала вывод, что Сережа с отцом ушел в партизаны.Однажды,совсем вскоре после войны Анфиса увидела, как вели арестованных. Среди них был Сережа Гончаров. Анфиса решила проявить сознательность, пошла в милицию и рассказала, что видела, как во время войны Сережа был партизаном и подбрасывал советские газеты в почтовые ящики. Следователь посмеялся, сказал, что по удивительному стечению обстоятельств в тот день, о котором говорит Анфиса, были начисто обчищены семь квартир, вытащили последнее, что было у людей. И теперь есть свидетельские показания, что Сергей действительно там был. Следователь записал показания Анфисы и сказал, что разберется, проверит и, если Сергей и правда помогал партизанам, а не грабил квартиры, его непременно отпустят и даже, возможно, наградят. Через пару месяцев, уже когда Анфиса уехала в Магнитогорск, в одном из писем мать рассказала, что Сережу Гончарова осудили за бандитизм и расстреляли вместе с другими преступниками.
На Стройке Анфиса Аничкина встречает отца Сережи, Федора Даниловича Гончарова из Отдела технического надзора.

Федор Данилович Гончаров после захвата немцами их родного Смоленска партизанил вместе с товарищами и с родным сыном, Сережей, которому на начало войны было 16 лет. Сразу после освобождения города, не теряя ни минуты, Федор пошел учиться на танкиста, прошел ускоренные курсы, и войну закончил в Берлине. А вернувшись домой узнал, что его сына осудили и расстреляли за бандитизм. На стройке в ОСЛХУ (на складе) Федор встречает 26-летнюю комсомолку, Анфису Аничкину, с которой перед самой войной очень дружил Сережа. Но на кого она стала похожа! Губы в яркой помаде, вся натрафареченая - и это теперь называется комсомол…

Лютый Сидор Петрович из Строительного отдела приехал на эту Стройку из Москвы, где работал на строительстве жилых зданий. Сразу же после войны он закончил монтажный (строительный) техникум в Магнитогорске - вечернее отделение, параллельно работал строителем - от низкоквалифицированного рабочего, до бригадира, к концу учебы. Там он много узнал о Аникиной Анфисе Павловне, на четыре года младше самого Лютого. А дело было так…
Весной 1946-го он встречал с поезда вернувшегося из армии старого боевого товарища Семена Селиверстова, с которым они вместе в войну год отлетали в одной эскадрилье, прошли огонь и воду. Семен приехал не один, а с молодой женой, у которой уже явно был заметен не первый месяц беременности. Когда они втроем шли в сторону общежития, совершенно внезапно идущая навстречу им девушка, Анфиса Аникина, вдруг набросилась на Семена, надавала ему оплеух, обзывала последними словами, кричала, что “это вот этой вот набитой дуре ты меня предпочел?!”.
Сидор сначала опешил, но быстро спохватился, оттащил истеричку от старого боевого товарища, попытался расспросить чего она хочет-то, но разъяснений не добился: раз за разом получал только грубоватый ответ - не твое дело. После этого потащил в находящуюся рядом комнату собраний ВЛКСМ. Туда уже подтягивались городские комсомольцы, прослышавшие про скандальную историю. Потом было комсомольское собрание, где обсуждалось поведение Анфисы, недостойное комсомолки - она напала посреди улицы на уважаемого человека, фронтовика, употребляла нецензурные выражения, подрывала авторитет комсомольской организации. Анфиса отмалчивалась.
Сидор немного послушал, понял, что дело темное, и решил в нем все-таки разобраться. Для этого он позвал поговорить Семена. Они вспоминали совместные вылеты, делилилсь новыми фронтовыми байками. И вот, когда разговор стал уже совсем задушевным, Сидор и спросил, что у Семена на самом деле было с этой Анфисой. Тот явно не очень хотел отвечать, но понял, что лучше рассказать, чтобы старый товарищ не додумывал черт знает что. Вот его рассказ:
Когда он участвовал в освобождении Смоленска, горожане радостно встречали своих. У Семена, получившего тогда недолгую передышку в тяжелых боях (он был ранен, хоть и не сильно, но на время остался в городе) завязался роман с 18-летней Анфисой. Но как-то от одной из соседок он узнал, что Анфиса работала в немецкой комендатуре. Он спросил, было ли у нее что-то с кем-то из фашистов. Она сказала, что да. Когда Семен это услышал, любовь сменилась презрением. Вот и вся история.
Видно было, что рассказ этот давался Семену нелегко. Сидор поблагодарил его за откровенность, для него очень важно было во всем разобраться.

Когда Аникина встретила Семёна Силеверстова с молодой беременной женой, она набросилась на него с кулаками, кричала, что “это вот этой вот набитой дуре ты меня предпочел?!”. Сидор Лютый, который шёл рядом с ними.
Сидор сначала опешил, но быстро спохватился, оттащил истеричку от старого боевого товарища, попытался расспросить чего она хочет-то, но разъяснений не добился: раз за разом получал только грубоватый ответ - не твое дело. После этого потащил в находящуюся рядом комнату собраний ВЛКСМ. Туда уже подтягивались городские комсомольцы, прослышавшие про скандальную историю. Потом было комсомольское собрание, где обсуждалось поведение Анфисы, недостойное комсомолки - она напала посреди улицы на уважаемого человека, фронтовика, употребляла нецензурные выражения, подрывала авторитет комсомольской организации. Анфиса отмалчивалась.
Когда Аникина встретила Семёна Силеверстова с молодой беременной женой, она набросилась на него с кулаками, кричала, что “это вот этой вот набитой дуре ты меня предпочел?!”. Сидор Лютый, который шёл рядом с ними)
Сидор сначала опешил, но быстро спохватился, оттащил истеричку от старого боевого товарища, попытался расспросить чего она хочет-то, но разъяснений не добился: раз за разом получал только грубоватый ответ - не твое дело. После этого потащил в находящуюся рядом комнату собраний ВЛКСМ. Туда уже подтягивались городские комсомольцы, прослышавшие про скандальную историю. Потом было комсомольское собрание, где обсуждалось поведение Анфисы, недостойное комсомолки - она напала посреди улицы на уважаемого человека, фронтовика, употребляла нецензурные выражения, подрывала авторитет комсомольской организации. Анфиса отмалчивалась.

У Петра Филатора есть брат, Олег, пошедший в семинарию, и впоследствии ставший священником. Когда брат пошел по пути партийной борьбы, вступив в ряды РСДРП и после революции вернулся в Харьков, чтобы вести там подпольную борьбу, братья крепко рассорились. Олег не выдал тогда брата, но, когда стало понятно, что в город скоро войдут красные, не стал ждать, ответит ли Петр ему тем же, а собрал вещи и уехал вместе с молодой женой. Больше с тех пор братья не виделись

У Павла Зиницына фамилия была не от отца (того звали Филатор), а от матери. Павел знает, что отец, деревенский священник, приехал со своей женой в Беларуссию в конце гражданской войны, а через два года появился Павел. К этому времени его мама уже была не рада, что вышла замуж за священника. Она настояла, чтобы сыну дали ее фамилию, а когда пошла массовая коллективизация в конце 20-х, вообще подала на развод, и они с Павлом стали жить сами по себе. Тем не менее, Павел все равно папу не забывает, и, хоть и редко, но переписывался с ним. Так же не смог Павел до конца изжить в себе привычку с детства креститься и молиться. И нет-нет, а шевельнется иногда в душе страх: а вдруг и правда Бог есть, и когда-нибудь за все, что сейчас творится, придется платить?...

Игнатова Алевтина Михайловна (46 лет, из них 3 в партии) строила перед приездом сюда высотку на Красных воротах. Она была уверена, что те, кто строят этот дворец, в котором будут жить простые люди, уж точно смогут получить в нем квартиры. Ближе к завершению стройки она поделилась этой надеждой с подругами, а спустя несколько дней ее вызвал в горком, где с ней поговорил товарищ Константинов Николай Павлович. Он сразу жестко и прямо сказал бедной женщине, что эти квартиры – не для таких, как она, а для товарищей, которые ведут за собой всю страну: академиков, известных актеров. А строители – что строители, они, конечно, тоже получат свои квадратные метры. Когда-нибудь. И попроще. Приехав на новое место, Игнатовы внезапно узнают, что тот самый товарищ Константинов – парторг стройки.

На предыдущем месте работы Константинов Николай Павлович узнал, что одна из строителей высотки на Красных воротах Игнатова Алевтина Михайловна болтает, что квартиры в этом здании дадут тем, кто её строит. И даже склонила на свою сторону нескольких своих подруг. Константинов вызвал Игнатову в горком. Он сразу жестко и прямо сказал бедной женщине, что эти квартиры – не для таких, как она, а для товарищей, которые ведут за собой всю страну: академиков, известных актеров. А строители – что строители, они, конечно, тоже получат свои квадратные метры. Когда-нибудь. И попроще. Приехав на новое место, Константинов узнаёт, что Алевтина Игнатова трудится здесь же.

Игнатова Алевтина Михайловна была замужем за будущим подполковником Евдокимом Ивановичем с 1925-го года. В 1929-м году у них родился сын Пётр. Муж Алевтины переезжал туда, куда его определяла страна – и семья вместе с ним. Когда началась война, Евдоким в самом начале организовал семье эвакуацию на восток, в то время как сам отправился на фронт.
В апреле 45-го Алевтина получила письмо от мужа, что война скоро закончится, он вернется домой, им надо будет поговорить. Сразу после войны, летом 1945-го, Евдоким, как и всегда, сделал то, что обещал - вернулся домой и с порога огорошил Алевтину тем, что он ее разлюбил, полюбил другую (зовут Полина), им надо развестись. Все в свойственном ему приказном тоне. Благодаря связям и заслугам Евдокима, все прошло очень быстро, и уже спустя пару недель Алевтина осталась одна с сыном Петром в комнате в коммуналке. Тогда она не понимала, как жить, но молодая соседка-подруга Куприянова Валерия Ивановна по коммуналке поддержала и помогла устроится на стройку высотки на Красных воротах.

Во время войны Полина Антоновна, тогда еще Горина, была партизанкой. Как-то, уже ближе к концу войны, когда советские войска освобождали Белоруссию, партизаны ударили немцам, оборонявшим выгодный (как они думали) рубеж немцам в спину. Зажатые с двух сторон, фашисты были быстро разгромлены, однако в этом бою Полина получила ранение. Она оказалась в одном госпитале с подполковником Евдокимом Игнатовым, который тоже был ранен в том бою. Хотя Евдоким был на добрых 15 лет ее старше, Полина все равно влюбилась в статного, подтянутого офицера. Он, хоть и не сразу, ответил ей взаимностью и пообещал после войны подать на развод с женой Алевтиной. Собственно, как сказал – так и сделал. Уже летом они приехали в Москву. Евдоким с поезда сразу пошел домой (Полине он заранее организовал номер в гостинице), поговорил с женой – и очень скоро они смогли пожениться. Благодаря заслугам и связям нового мужа не пришлось даже ждать положенные месяцы.

Куприянова жила в одной коммунальной квартире с Игнатовой Алевтиной и её сыном Петром. Она переехала туда после развода. Женщина не понимала, как ей жить дальше и плакала сутки напролёт. Куприянова пожалела её, поддержала и помогла устроиться на стройку высотки на Красных воротах

Игнатов Пётр Евдокимович, сын Игнатовой Алевтиной Михайловной. Отца (подполковника Игнатова Сергея Ивановича) презирает за то, что он бросил их с матерью. Петр знает, что мама прикладывается к бутылке, очень за нее переживает и старается помочь ей с этим, как может. Но понимает, что сделать с этим ничего не получается. Боится, что рано или поздно она и на работу выйдет пьяной, и тогда не миновать скандала. Петр всей душой ненавидит того бюрократа Константинова Николая Павловича, из-за которого, как он считает, мама не получила квартиру в Москве, в высотке на Красных воротах, которую она же и построила.

Семечкин Виктор Дормидонтович в 1937-м году, поняв, что если доносить, куда следует, то скорее выживешь сам, стал активно сотрудничать с НКВД. В том числе, он очень удачно донес на тогдашнего соседа по квартире, занимавшего остальные комнаты в ней, писаку и тунеядца (с точки зрения Семечкина) Карима Тинчурина (вообще-то, крупного писателя и драматурга), и того забрали, а квартира, теперь уже вся целиком, осталась их семье.

Дядя Суфии, Карим Тинчурин, в 1937-м жил во Ржеве, но постоянно переписывался с родней, а раз в полгода приезжал в Казань, навестить всю свою большую семью.
Однажды газета “Правда” вышла с большой статьей, посвященной «вскрытому гнезду татарских националистов, готовивших свержение советской власти». Среди перечисленных участников заговора был и Карим Тинчурин, приговоренный к высшей мере за «участие в деятельности националистической организации, ставящей целью свержение советской власти, вредительство на культурном фронте» и даже «шпионаж в пользу Японии». В статье также выносилась благодарность бдительным гражданам (среди которых был и Семечкин Виктор Дормидонтович), не позволившим заговорщикам развить свои замыслы.

У Гаевой Оксаны в 1938, когда она только пришла работать на завод, произошла следующая история с Константиновым Николаем Павловичем: она случайно подслушала разговор Константинова, который тогда был парторгом, с начальником проектного отдела о том, что ему пришло негласное указание "назначить" врагом народа кого-то из сотрудников. Оксана тогда не поверила, что такое возможно, и решила, что Николай Павлович лжёт - ведь нельзя кого-то "назначить" предателем, саботажником, шпионом. А вскоре после этого арестовали непосредственного начальника Оксаны - и больше его никто не видел. Парторг Константинов вызвал Гаевую и совершенно неожиданно предложил возглавить проектную группу. На тот момент Оксана была только кандидатом в члены партии, о чем и сообщила начальству. Неизвестно, какие рычаги и механизмы задействовал Константинов, но через два месяца Гаева была уже членом партии и руководителем проектной группы, при этом рекомендателями выступили первые лица правления завода. А сразу после этого Константинов поговорил с ней, когда она стала начальником, объяснил, что стране требуется рост промышленности в самые быстрые сроки. И только она способна наладить работу проектного отдела так, чтобы она шла с большим опережением плана. Гаевая поняла. И уговорила коллектив работать по 12 часов. И как-то раз один из проектировщиков ошибся в чертеже. Из-за чего на заводе случился пожар. Серьёзных последствий это не имело. А Константинов позаботился, чтобы у Гаевой не было проблем. А после её и вообще перевели на другое место работы.

На предыдущем месте работы была у Константинова такая история. Партия требовала, чтобы завод перевыполнил план. Руководитель проектного отдела не соглашался, заявил, что гнать вперёд он не будет. Надо всё проверять и делать по срокам. Тогда Константинов подстроил так, чтобы его объявили врагом народа. О чём договорился со знакомым сотрудником НКВД. Однако все прежние работники придерживались точки зрения старого начальника. Тогда Константинов поспособствовал, чтобы начальником назначили новенькую Оксану Гаевую. Он поговорил с ней, когда она стала начальником, объяснил, что стране требуется рост промышленности в самые быстрые сроки. И только она способна наладить работу проектного отдела так, чтобы она шла с большим опережением плана. И как-то раз один из проектировщиков ошибся в чертеже. Из-за чего на заводе случился пожар. Серьёзных последствий это не имело. А Константинов позаботился, чтобы у Гаевой не было проблем. А после её и вообще перевели на другое место работы.

Примерно год назад у Гаевой Оксаны была история с Щуровой Нинель Александровной. На предыдущем месте работы Щурова (сотрудник Первого отдела) предложила ей сообщить о предателе в отделе, на что Гаева ответила, что всех знает очень хорошо, и предателей среди них быть не может! Получив такой ответ, Щурова нахмурилась и долго расспрашивала об отдельных людях - не замечала ли Оксана чего подозрительного в их поведении, уверена ли она в их компетентности, всё ли в порядке у них по партийной линии и по идеологической подготовке, готова ли Оксана отвечать за качество их работы. Щурова задавала вопросы то в одном, то в другом порядке, всячески старалась спровоцировать разные ответы на одни и те же вопросы. Но тут нашла коса на камень - сотрудник Первого отдела против Ночной Ведьмы. В конечном счёте Гаевая засыпала сотрудника техническими подробностями работы своих товарищей и далеко вышла за пределы, в которых он был способен оценить их профессиональные качества. Тем не менее, через небольшое время был раскрыт заговор на предприятии, в котором оказались замешаны и те товарищи, о которых спрашивала Щурова. Гаевая согласилась с тем, что совершила ошибку, и написала заявление о готовности сотрудничать. Готовность вполне искренняя - она была уверена в том, что МГБ выполняет совершенно необходимую работу, содействовать которой - обязанность каждого советского человека.

Щурова знает, что прадед Гаевой по материнской линии в селе Мартовом Харьковской губернии был поповичем, женился на крестьянке вскоре после отмены крепостного права и вёл крестьянскую жизнь.
На предыдущем месте работы Щурова (сотрудник Первого отдела) предложила Гаевой Оксане сообщить о предателе в отделе, на что Гаевая ответила, что всех знает очень хорошо, и предателей среди них быть не может! Получив такой ответ, Щурова не поверила и долго расспрашивала об отдельных людях - не замечала ли Оксана чего подозрительного в их поведении, уверена ли она в их компетентности, всё ли в порядке у них по партийной линии и по идеологической подготовке, готова ли Оксана отвечать за качество их работы. Щурова задавала вопросы то в одном, то в другом порядке, всячески старалась спровоцировать разные ответы на одни и те же вопросы. Но Гаевая так ни о ком и не сообщила, засыпала техническими подробностями работы своих товарищей. Тем не менее, через небольшое время был раскрыт заговор на предприятии, в котором оказались замешаны и те товарищи, о которых спрашивала Щурова. Гаевая согласилась с тем, что совершила ошибку, и написала заявление о готовности сотрудничать.

На одном из аэродромов Гаевая Оксана познакомилась с лётчиком, Лютым Сидоровым Петровичем. У них сложились очень теплые, товарищеские отношения. Как-то в клубе при аэродроме, где они тогда базировались, проходил танцевальный вечер, и пару танцев Сергей отдал Оксане. Затем - разбросала их судьба военная, они обещали победить и встретиться после победы, переписывались, но весной 1945 года потерялись (летчики передвигались вслед за фронтом, Оксана тоже переезжала туда, где стране требовались ее навыки), и последние 6 лет ничего друг о друге не знают

На одном из аэродромов Лютый познакомился с Гаевой Оксаной. У них сложились очень теплые, товарищеские отношения. Как-то в клубе при аэродроме, где они тогда базировались, проходил танцевальный вечер, и пару танцев Сергей отдал Оксане. Затем - разбросала их судьба военная, они обещали победить и встретиться после победы, переписывались, но весной 1945 года потерялись (летчики передвигались вслед за фронтом, Оксана тоже переезжала туда, где стране требовались ее навыки), и последние 6 лет ничего друг о друге не знают

Королёва Мария во время Великой отечественной войны лечила многих, прошедших через их госпиталь. В том числе через ее руки проходил и летчик Сидор Лютый, серьезно поломавшийся после катапультирования из подбитого самолета.

Во время войны самолёт Сидора Лютого подбили. Он успел катапультироваться, но серьёзно поломался при приземлении. Он оказался в госпитале. Его лечила Мария Королёва. Очень хороший врач, золотые руки.

Аникина Анфиса не особо верит в советскую власть и светлое будущее коммунизма, выживает как может. Она не готова видеть в каждом предателя, но при этом прекрасно знает, что сволочей в мире хватает, особенно среди мужиков. Просто это совсем не обязательно те же люди, которых советская власть объявляет врагами народа и предателями. Так что, когда ее вызвал Бортников Сергей Николаевич из МГБ и спросил, кого из товарищей она считает вредителями, ворующими или портящими государственное имущество, она ответила, что таких не знает. Возможно, эти люди и есть, просто умело заметают следы. Однако через небольшое время со склада пропали два человека, а товарищ Бортников снова вызвал ее и сказал, что после того, как она не сообщила о врагах народа, работвших с нею плечом к плечу, никуда она не поедет, несмотря не рекомендацию тов. Иванова. Ведь там секретность, шпионы точно будут стремится все разнюхать, и такой безответственной, хоть и красивой, бабе, как она(Анфиса) там делать нечего. По его словам, жестам и взглядам Анфиса поняла, что он просто хочет получить от нее то, чего хотят все мужики. Переспав с ним, она получила так нужное ей направление и уехала из осточертевшего города. Товарища Бортникова она, конечно, встречает на стройке

Бортников знал Анфису Аникину не с самой лицеприятной стороны. Слышал про неё истории
Анфиса прямо посреди улицы надавала оплеух фронтовику, вернувшемуся с войны домой в конце 45-го, наорала на него. Потом было комсомольское собрание, где обсуждалось поведение Анфисы, недостойное комсомолки - она напала посреди улицы на уважаемого человека, фронтовика, употребляла нецензурные выражения, подрывала авторитет комсомольской организации. После этого в городе поползли слухи про Анфису: неизвестно еще, чем она занималась в оккупированном Смоленске (откуда приехала после освобождения осенью 43-го), а уж не вызвана ли её ненависть к фронтовику, что он о ней что-то такое знает такое…
Дальше - больше. За Анфисой (работавшей на узле связи) закрепилась репутация легкомысленной особы, которая пользовалась вниманием мужчин и умела извлекать из этого выгоду.
Встретился с ней и лично. Вызвал Анфису Аникину, чтобы узнать, нет ли среди её товарищей тех, кого она считает вредителями, ворующими или портящими государственное имущество, она ответила, что таких не знает. Возможно, эти люди и есть, просто умело заметают следы. Тогда всё же взяли двоих со склада. Бортников снова вызвал Аникину. Она была хороша собой, к тому же репутация её говорила сама за себя, и он решил воспользоваться ситуацией. Пригрозил, что после того, как она не сообщила о врагах народа, работавших с нею плечом к плечу, никуда она не поедет, несмотря не рекомендацию тов. Иванова. Ведь там секретность, шпионы точно будут стремится все разнюхать, и такой безответственной, хоть и красивой, бабе, как она(Анфиса) там делать нечего. Анфиса всё поняла и не стала отказывать. Конечно, он устроил Аникиной нужное направление.

Колотилина Зинаида приехала сюда из Магнитогорска. Кроме товарища Бортникова о последнем месте работы и жительства ей будет напоминать Аникина Анфиса из ОСЛХУ, про которую ”весь город знает”, что:
Анфиса прямо посреди улицы надавала оплеух фронтовику, вернувшемуся с войны домой в конце 45-го, наорала на него. Потом было комсомольское собрание, где обсуждалось поведение Анфисы, недостойное комсомолки - она напала посреди улицы на уважаемого человека, фронтовика, употребляла нецензурные выражения, подрывала авторитет комсомольской организации. После этого в городе поползли слухи про Анфису: неизвестно еще, чем она занималась в оккупированном Смоленске (откуда приехала после освобождения осенью 43-го), а уж не вызвана ли её ненависть к фронтовику, что он о ней что-то такое знает такое…
Дальше - больше. За Анфисой (работавшей на узле связи) закрепилась репутация легкомысленной особы, которая пользовалась вниманием мужчин и умела извлекать из этого выгоду.

Во время ВОВ, уже в 1944-м, Колесов Михаил работал на грузовике и однажды из-за разбомбленной переправы не успел вовремя доставить на батарею снаряды. Голицын Петр, тогда майор СМЕРШ, ехавший вместе с ним, спас Колесова Михаила от расстрела. Когда замполит пытался настаивать на ответственности и высшей мере, одного ледяного взгляда и приподнятой брови Голицина хватило, чтобы увлекшийся офицер заткнулся.

Во время ВОВ, уже в 1944-м, Пётр Голицин, тогда майор СМЕРШ, ехал по делам в одну из военных частей. Переправа оказалась разбомблена, пришлось искать другую дорогу. Не успел шофёр – Колесов Михаил – вовремя снаряды доставить. Замполит, когда они всё же добрались, сильно рассердился, хотел Колесова под трибунал отдать. Но Голицин вступился за солдата. Одного взгляда офицера СМЕРШ хватило, чтобы увлекшийся офицер заткнулся.

При вызове в Первый отдел в 47-м Колесов сразу понял, что речь идет об одном из его коллег, который очень халтурно ведет документацию, часто пропускает записи поставок и отпусков материалов, оправдывая это тем, что “ну, мы же тут все товарищи, одно дело делаем, а если каждую балку записывать, то они же работать в это время не смогут!”. МГБ провело проверку, и выяснилось, что этот человек, вместе со своим напарником, чуть не целые вагоны пропускал мимо отчетности, а приход с расходом не сходился на какие-то прям очень большие суммы. Этих людей забрали, а тов. Колесову вынесли благодарность за бдительность, помогшую раскрыть в зародыше заговор по свержению советской власти.

У Колесова Михаила (45 лет на начало игры) до войны была семья: жена Лена, чуть постарше мужа, старший сын Василий 1925-го года рождения и две дочки: Майя, 1926-го г.р. и Света, 1929-го г.р. Они жили в городе Рыбинск(с 1946-го - Щербаков) Ярославской области. В самом начале войны Михаила призвали на фронт. Когда вернулся, ни дома, ни семьи не было. Что с ними случилось, узнать не удалось

У Майи был отец Михаил, мама Лена, старший брат Василий и младшая сестра Света. Жили в Рыбинске (с 1946 - Щербаков) в Ярославской области. В самом начале войны отца призвали на фронт.
Брат Майи, 16-летний Вася, тоже рвался “бить гадов”, но его, конечно, не пустили. Вскоре после того, как муж/отец, уехал защищать страну, в дом к Колесовым пришла следователь милиции, Талызина Анна Николаевна. Она долго говорила с мамой Майи, после чего они ушли вдвоем. Мама, перед тем как уходить, уверяла детей, что скоро вернется.
Однако вместо нее за ними на следующий день пришли совсем другие люди. Они сказали, что мама воровала продукты на овощебазе, на которой работала, в очень больших объемах, и ждать ее скоро не стоит. Советское государство заботится о своих детях, и их определили в интернат, где о них позаботятся, накормят, напоят и помогут закончить образование. На сборы дали час.
Брат Майи, Василий, тогда сказал, что ни в какой интернат он не пойдет, а лучше - сбежит на фронт, найдет там папу и все ему расскажет. И сбежал. Девочки же не решились на такой отчаянный шаг, их забрали в интернат. В сентябре на город упали первые бомбы, и интернат эвакуировали.

Талызина расследовала дело о крупном хищении продуктов на рыбинской овощебазе в начале войны. Все следы вели к работавшей там Елене Колесовой. Талызина лично пришла в дом Колесовой. Её муж недавно ушёл на фронт. Осталась Елена и трое её детей: старший Василий, средняя Майя и младшая Света. Не хотелось, но пришлось забирать мать. И, хотя та все и отрицала, суд (очень скорый по военному времени) признал ее виновной и приговорил к высшей мере - расстрелу. Однако не прошло и недели, как вскрылись новые обстоятельства. Стало ясно, что Колесова была невиновна, а настоящие расхитители уже успели к тому времени сбежать из города. А вскоре после этой истории Талызину, как военнообязанную, призвали на фронт. Так и не узнала она, что с детьми случилось.

Двадцать два года назад, в далеком 1929-м, тогда еще совсем молодая 18-летняя Павлова Марьяна Владимировна встретила в Ленинграде идеального, как ей казалось человека: коммуниста, рабочего, с открытой душой и чистым сердцем. Звали его Алексей Малинин, и был он на 5 лет старше Марьяны. Пока она училась в Опытном индустриально-педагогическом техникуме, он уже проектировал новый химический завод. Встречались они в местном клубе, где Алексей иногда читал короткие лекции о перспективах современной химической промышленности, а иногда и танцевал с разными девочками. Она ждала, ждала… Но так и не дождалась, он так ни разу не пригласил ее на танец (всегда находились более яркие, красиво одетые, с подчеркнутыми косметикой чертами лица). А потом он перестал появляться в клубе, и она узнала, что его перевели куда-то в другой город, проектировать другой завод. Алексей ушел. У мечта Марьяны - мечта осталась, и всех мужчин, которых она дальше встречала в жизни, она сравнивала с тем, идеальным. Потому и красится начала, когда ее подруга научила, чтобы в следующий раз не пропустить, чтобы уже ее заметил и пригласил на танец, или хоть поговорить про культуру принц, который когда-нибудь ей обязательно встретится. На меньшее она уж точно не согласится!

Двадцать два года назад, в далеком 1929-м, Алексей Малинин был в Ленинграде, проектировал новый химический завод. И ходил в местный клуб. Там он читал короткие лекции о перспективах современной химической промышленности. А после лекций были танцы. Малинин танцевал с разными девушками, стараясь не выделять никого. Однако запомнилась почему-то не своих партнёрш по танцам, а ту, которая стояла у стенки. Она очень сильно отличалась от них. Была скромная, тихая. Даже немного испуганная. Впрочем, запомилось - это громкое слово, так, осталось мимолетное воспоминание. Потом его перевели в другой город, проектировать другой завод. И вот, спустя годы, на Стройке он встретит ту нетанцевавшую девушку снова. Её зовут Павлова Марьяна.

Павлова Марьяна Владимировна до войны жила в Ленинграде, работала учительницей младших классов. За пару лет до начала войны ее пытались принять в партию, но Марьяна не смогла (за две попытки!) ответить на задаваемые вопросы о международном положении стран Африки, а потом началась война и ей стало не до этого. А потом уже и как-то стыдно было, что вовремя не вступила в партию.
Началась война. во время войны Марьяна подобрала рядом со сгоревшим ленинградским архивом бланк партбилета с проставленной уже печатью. Не понятно почему пустые бланки с печатью там были, лучше про это не думать, а то что печать размыта, да и корочки вид имеют потрепанный, со следами воды и гари - так из блокадного Ленинграда эвакуировали, под обстрелом на Дороге жизни была, но партбилет сохранила, а это главное

Подруга Талызиной Павлова Марьяна получила перевод на текущую стройку. Так случилось, что именно дело Марьяны проверяла, с запросами по архивам, ее старая подруга, Анна Талызина. Сверив все ответы на запросы, Анна поняла, что Марьяна так и не была принята в партию, а значит - законно находится на стройке не может. Но в то же время Анна точно знала, что Марьяна, как человек и коммунист, получше многих партийцев будет. И промолчала. Но с нетерпением ждет встречи на стройке, чтобы узнать, что там за дело и почему Марьяна до сих пор не в партии.

В 1943-м Марьяну Павлову по дороге Жизни эвакуировали из Ленинграда. Автоколонна попала под обстрел, ее грузовик почти моментально ушел под воду. Анна сидела с краю, и потому единственная из машины успела выскочить. Впрочем, это бы ей не помогло, полынья от разрыва бомбы стремительно расширялась, но тут ее, уже уходящую под воду, подхватили сильные мужские руки, рванули - и поставили на крепкий лед. “Бегом, быстро!” крикнул водитель следующей полуторки и сам показал пример. Марьяна прыгнула в тронувшуюся машину, и вскоре ужас Ладоги остался позади. Спас ее тогда Колесов Михаил, военный водитель. Кроме “ее” машины еще два грузовика с детьми тогда провалились под лёд. Девушка помнит, как водители и сопровождающие колонну военные и педагоги, не смотря на опасность самим погибнуть вытаскивали детей из ледяной воды.
Во время эвакуации истории у Марьяны была примерно как в заявке, но только ушла она из интерната не в госпиталь, а на склад, работать учетчицей. Так же и в Ленинград потом перевелась в складско-логистический отдел Ленинградского судостроительного завода.

В 1943 Михаил Колесов помогал эвакуировать людей из блокадного Ленинграда.Автоколонна попала под обстрел, один из грузовиков почти моментально ушел под воду. Единственная, кто успел выпрыгнуть, девушка, которая сидела с края. Впрочем, это бы ей не помогло, полынья от разрыва бомбы стремительно расширялась, но тут ее, уже уходящую под воду, подхватил Колесов и поставил на крепкий лед. “Бегом, быстро!” крикнул он и сам показал пример. девушка прыгнула в тронувшуюся машину, и вскоре ужас Ладоги остался позади.

Как-то в начале осени 1930-го года Талызина Анна шла по узкой ленинградской улице. Было темно. Вдруг из подворотни раздался протяжный свист. Анна тревожно всмотрелась в питерский туман. Там маячили, приближаясь, две грозные тени. Анна оглянулась назад, и поняла, что сзади путь тоже уже отрезан, там надвигался один, но габаритами - как оба спереди, сложенные вместе. Она отошла к стенке дома, вжалась в нее. Как назло, оружия с собой она в этот раз не взяла. Тени приблизились, и стали видны щербатые, ухмыляющиеся рожи. “Раздевайся!” дыхнула перегаром одна из рож. Но Анна не собиралась сдаваться просто так каким-то уличным алкашам-насильникам, и приготовилась отбиваться. Впрочем, она прекрасно понимала, что против троих ей не выстоять. И тут из-за спин громил раздался истошный вопль: “Милиция! Милиция!”, и тут же с разных сторон улицы послышались голоса. Бандиты поняли, что ситуация поменялась не в их пользу, и быстро растворились, также, как и появились. Анна вздохнула с облегчением. Да что там вздохнула - она стекла вдоль стенки и забилась в припадке смеха, смешанного со слезами.
Тем временем к Анне подошла молодая девушка, примерно ее возраста, помогла ей подняться , отвела к себе домой и отпоила чаем. Это оказалась Павлова Марьяна Владимировна, учительница начальных классов. Девушки быстро сдружились, и вскоре Анна переехала жить к Марьяне, у которой была свободная комната и не с кем было общаться долгими питерскими вечерами. Когда же Анна уехала обратно в Ярославль, девушки стали переписываться, взяв за обычай писать уж никак не меньше одного письма в месяц.

Как-то в начале осени 1930-го года Марьяна Павлова возвращалась домой, когда услышала шум. Несколько пьяных мужиков напали на одинокую девушку. Павлова не могла бросить её. Она истошно заорала: “Милиция! Милиция!”, и тут же с разных сторон улицы послышались голоса. Бандиты поняли, что ситуация поменялась не в их пользу, и быстро растворились, также, как и появились. Девушка забилась в припадке истерического смеха. Марьяна помогла ей подняться, отвела к себе домой и отпоила чаем. Это оказалась Анна Талызина, работала в милиции, приехала на учёбу. Девушки быстро сдружились, и вскоре Анна переехала жить к Марьяне, у которой была свободная комната и не с кем было общаться долгими питерскими вечерами. Когда же Анна уехала обратно в Ярославль, девушки стали переписываться, взяв за обычай писать уж никак не меньше одного письма в месяц

В эвакуации Павлова Марьяна работала сначала в одном из казанских интернатов. Одна из самых любимых ее учениц тогда была Колесова Майя, которой тогда было 17 лет. Собственно, она и держалась в интернате только ради того выпуска ребят, в котором была и Майя. Марьяна хотела дать им путевки, и только, когда они попращались и ребята разбежались кто куда, Марьяна ушла работать на склад.

Когда началась война, Майю Колесову с сестрой отправили в казанский интернат. Там Майя встретила преподавательницу Павлову Марьяну Владимировна, отдававшую все силы детям, помогавшую им во всем, заменившую многим детям родителей. Она была простой и доброй, помогала познать мир вокруг. Рассказывала им о союзе, о героях-солдатах, учила быть трудолюбивыми, жить на благо общества и страны. Майя выпустилась, уехала, а вернувшись через полгода навестить сестру узнала, что Марьяна Владимировна тут больше не работает. И вообще, ей показалось, что сотрудники интерната очень не хотели вспоминать коллегу, которая еще так недавно работала с ними.

Десяткова Мария во время гражданской войны лечила как-то Филатора Петра Арнольдовича. Пока он выздоравливал, у него с Марией сложились теплые, дружеские отношения. Однако на какой-то момент Петр стал пытаться переводить отношения из дружеских в более близкие, а, когда Мария отказала, пригрозил ей раскрытием того, что ее папа - священник. После этого Мария сменила фамилию на Королёву и переехала в Узбекистан.

Десяткова Мария во время гражданской войны лечила как-то Филатора Петра Арнольдовича. Пока он выздоравливал, у него с Марией сложились теплые, дружеские отношения. Однако на какой-то момент Петр стал пытаться переводить отношения из дружеских в более близкие, а, когда Мария отказала, пригрозил ей раскрытием того, что ее папа - священник. После этого МАрия уехала. Спустя много лет, Филатор встречает Марию на Стройке. Но у неё уже другая фамилия - Королёва

Во время эвакуации в Казани, на танковом заводе встретились Цаплин Матвей Константинович (приехал из Ленинграда) и Колесова Майя Михайловна (приехала из Рыбинска вместе с младшей сестрой), работавшие на соседних участках. Обоим тогда было по 16 лет. Ребята было интересно друг с другом, иногда они встречались в свободное время. Впрочем, времени того было совсем немного: днем - учеба в интернатах (в разных концах города), вечером - работа на заводе. Через пару лет, когда пришла пора выходить во взрослую жизнь, Майе предложили уехать в Пермь, где в то время рабочие руки были нужнее. Она согласилась, а Матвей остался со своими друзьями, работать на том же заводе. Впрочем, Майя время от времени приезжала в Казань, пока, в 1945-м, ее сестра также не вышла из интерната и не уехала вместе с ней. Впрочем, Майя и Матвей не потерялись и продолжали время от времени переписываться.

В 1944 году Щурова Нинель, вернувшись в только что освобожденный Минск, узнала, что один из ее самых любимых и уважаемых учителей, Марк Анатольевич Беркович, был взят органами НКВД. Ему были предъявлены обвинения в сотрудничестве с фашистами и передаче им особо секретных научных данных. Нинель была уверена, что это - какая-то ошибка, ведь она помнила Марка Анатольевича, все 7 довоенных лет он был ее научным руководителем, а до этого она слушала его лекции в БГУ. Этот человек, с одной стороны, за словом никогда в карман не лез, мог и пошутить, и рассказать смешной случай так, что все вокруг смеялись до слез, а с другой, когда дело касалось науки, он всегда становился предельно серьезным и собранным, ни одного лишнего слова или движения, все четко, рассчитано, ответственно и очень внимательно. Тогда Нинель поняла, что, если работать только в науке, то такие люди, как тот, кто арестовал, осудил Марка Анатольевича, так и будут распоряжаться их жизнью. А значит, им на смену должны прийти другие, те, кто во всем разберется и не допустит такой ошибки. Товарищ Щурова пошла на ускоренные курсы НКВД, и уже меньше чем через год работала в Первом отделе родного университета.

В 1949-м году в БГУ, на имя Марка Анатольевича Беркович пришло письмо от молодой московской научной работницы, Софии Иосифовны Герцович.. Щурова Нинель по долгу службы вскрыла аккуратно это письмо и прочитала восторженный отзыв вчерашней студентки на статью Марка Анатольевича десятилетней давности. Щурова грустно вздохнула, подумала немного и написала в ответ, что товарищ Беркович, к сожалению, умер в 1944-м, но она, его старая ученица, будет рада постараться помочь поклоннице таланта великого ученого. Была пара итераций переписки, София интересовалась исследованиями Берковича в области радиационной безопасности. К сожалению, Щурова мало могла добавить к тому, что было в статье. Цикл исследований тогда только начинался, а закончить его помешала война

В 1949 году София Герцович написала письмо Марку Анатольевичу Берковичу. Это был восторженный отзыв вчерашней студентки на статью десятилетней давности. Ей пришёл ответ от его старой ученицы. В письме говорилось, что товарищ Беркович, к сожалению, умер в 1944-м, но она, его старая ученица, Щурова Нинель, будет рада постараться помочь поклоннице таланта великого ученого. Была пара итераций переписки, София интересовалась исследованиями Берковича в области радиационной безопасности. К сожалению, Щурова мало могла добавить к тому, что было в статье. Цикл исследований тогда только начинался, а закончить его помешала война

Кузнецов Алексей Владимирович, капитан инженерной роты, перед самой войной пытался оспаривать приказы об организации инженерных оборонительных сооружений: вместо того, чтобы готовить на новых западных рубежах СССР новую, полноценную линию обороны, они лишь обустраивали один аэродром за другим. Вся техника стояла под простыми навесами, защищающими худо-бедно от непогоды, но никак не от бомб и снарядов в возможной будущей войне. Из-за этого осенью 1940го года у него был очень жесткий конфликт с комполка, Сафоновым Николаем Ивановичем. Комполка в бешенстве орал на Алексея, кричал, что это - армия, и если каждый капитан будет учить его, как выполнять свою работу, то Красная армия превратится в цирк, которому только и останется, что сплясать гопака перед противником вместо того, чтобы драться.
Возможно, на этом служба Алексея и закончилось бы, если бы не покровитель и старый друг, замполит, Константинов Николай Павлович.

Осенью 1940 года у тогда комполка Сафонова Николая Ивановича был жёсткий конфликт с Кузнецовым Алексеем, капитаном инженерной роты. Тот перед самой войной пытался оспаривать приказы об организации инженерных оборонительных сооружений: вместо того, чтобы готовить на новых западных рубежах СССР новую, полноценную линию обороны, они лишь обустраивали один аэродром за другим. Сафонов был в бешенстве. Он наорал на Кузнецова. Кричал, что это - армия, и если каждый капитан будет учить его, как выполнять свою работу, то Красная армия превратится в цирк, которому только и останется, что сплясать гопака перед противником вместо того, чтобы драться. Сафонов подал рапорт на увольнение Кузнецова. Но у того нашлись защитники. Делу не дали ход

Был у Константинова Николая старый друг Кузнецов Алексей. До войны был он капитаном инженерной роты. Константинов даже написал рекомендацию, чтобы того взяли в полк, где он был замполитом. Считал, что въедливость, внимательность и обстоятельность Кузнецова могут сослужить их полку хорошую службу. Но осенью 1940-го года от комполка Сафонова Николая Ивановича пришёл рапорт на увольнение Кузнецова. Якобы тот спорил с начальством, отказывался выполнять приказы. Замполит Константинов не дал рапорту ход, поспособствовал, чтобы дело легло под сукно

Когда Кузнецова вызвали в Первый отдел, он (работавший тогда в ОТК на Минском химическом заводе, где делали, в том числе, взрывчатые вещества) ответил, что точно уверен в том, что среди его товарищей предателей нет. Если ему станет известно о подобных элементах, он немедленно сообщит. Цена наличия врага народа ему понятна на личном опыте, но это точно не тот случай.
Вскоре после того разговора с сотрудником Первого отдела на заводе, где Кузнецов работал в ОТК, арестовали и увезли сразу нескольких человек, в том числе и двух его товарищей. Через несколько дней после этого Кузнецова снова вызвала товарищ Щурова Нинель Александровна из Первого отдела, рассказала, что арестованные, вместе с сотрудниками цеха по производству особо мощных взрывчатых веществ воровали образцы вырабатываемых изделий и отправляли их на Запад.Только бдительность ее коллег, сумевших перекрыть канал транспортировки, помогла предотвратить опасность утечки новых секретных разработок к американцам. Тов. Щурова стала спрашивать, почему получилось так, что Кузнецов не смог помочь советской власти выявить предателей. Впрочем, товарищ Щурова высказала уверенность, что Кузнецов не желал ничего дурного, просто он не учился раскрывать диверсантов, и потому не доследил за коллегами. Но впредь лучше быть внимательнее и не стесняться помогать органам госбезопасности, сообщая им о любых своих подозрениях. В любом случае, полученные сведения проходят многоступенчатую и всестороннюю проверку, так что ошибки практически исключены.

Семечкин Виктор Дормидонтович знает еще со времен гражданки, что у Гороховой Михайлины Григорьевны отец - меньшевик, к тому же еврей, сбежавший в Канаду. Сюда они ехали в одном вагоне, и Семечкин предупредил Горохову, что она должна перечислять ему на сберкнижку половину своей зарплаты, а также всю выдаваемую наличность, иначе он сдаст ее Первому отделу.

Колотилина Зинаида помогла своей землячке, Гороховой Михайлине Григорьевне, поступить в свое время в училище в Днепропетровске. Занималась с ней вечерами, в итоге Горохова смогла с первой попытки поступить в тоже самое училище в Днепропетровске, которое закончила на семь лет раньше и сама Зинаида

Горохова Михайлина Григорьевна и Грозав Иляна Ивановна работали вместе в одном проектном институте, который был эвакуирован в Казахстан во время войны.

Горохова Михайлина Григорьевна не смогла при вызове в Первый отдел назвать товарищу Черняховскому Мэлсу Оттовичу никого из коллег. Она сказала, что готова на все 100 помочь, но беспокоится, что не справится с такой задачей - глуповата. Товарищ Черняховский поблагодарил ее за разговор и отпустил. Однако вскоре после того в институте арестовали и увезли сразу нескольких человек, в том числе одного - из отдела, где работала Горохова. Через несколько дней после этого Черняховский снова вызвал товарища Горохову и рассказал, что арестованные работали над проектом особо секретных учереждений, призванных обеспечить безопасность высших руководителей советского государства. Только бдительность его коллег, сумевших перекрыть канал передачи информации, помогла предотвратить опасность утечки новейших сверхсекретных разработок к американцам. Тов. Черняховский стал спрашивать, почему получилось так, что Горохова не смогла помочь советской власти выявить предателей. Впрочем, товарищ Черняховский высказал уверенность, что Горохова не желала ничего дурного, просто она не училась раскрывать диверсантов, и потому не доглядела за коллегами. Но впредь лучше быть внимательнее и не стесняться помогать органам госбезопасности, сообщая им о любых своих подозрениях. Полученные сведения проходят многоступенчатую и всестороннюю проверку, так что ошибки практически исключены.

Грозав Иляна Ивановна не смогла при вызове в Первый отдел назвать товарищу Черняховскому Мэлсу Оттовичу никого из коллег. Она сказала, что не может представить, как кто-то из советских людей может даже помыслить о том, чтобы предать свою страну. Товарищ Черняховский поблагодарил ее за разговор и отпустил. Однако вскоре после того в институте арестовали и увезли сразу нескольких человек, в том числе одного - из отдела, где работала Грозав. Через несколько дней после этого Черняховский снова вызвал товарища Грозав и рассказал, что арестованные работали над проектом особо секретных учреждений, призванных обеспечить безопасность высших руководителей советского государства. Только бдительность его коллег, сумевших перекрыть канал передачи информации, помогла предотвратить опасность утечки новейших сверхсекретных разработок к американцам. Тов. Черняховский стал спрашивать, почему получилось так, что Грозав не смогла помочь советской власти выявить предателей. Впрочем, когда она расплакалась,товарищ Черняховский ее успокоил, даже дал платок, чтобы вытереть слезы, и высказал уверенность, что Грозав не желала ничего дурного, просто она не училась раскрывать диверсантов, и потому не доглядела за коллегами. Но впредь лучше быть внимательнее и не стесняться помогать органам госбезопасности, сообщая им о любых своих подозрениях. Полученные сведения проходят многоступенчатую и всестороннюю проверку, так что ошибки практически исключены.

Семечкин Виктор Дормидонтович спас Грозав Иляну Ивановну вскоре после войны от налета местной дворовой гопоты. Она его зазвала, напоила чаем (он ей толкал байки с фронта), и так он ей и запомнился, как сильный и надежный мужчина. Вскоре после этого он ушел и пропал из ее жизни. Пока не встретился тут, на стройке. Она сама не понимает,,как к нему относится: то ли как к отцу, которого потеряла, то ли как к старшему брату.

Семечкин Виктор Дормидонтович спас Грозав Иляну Ивановну вскоре после войны от налета местной дворовой гопоты. Она его зазвала, напоила чаем (он ей толкал байки с фронта). Вскоре после этого он ушел и не видел ее. Пока не встретились тут, на стройке.

Шаргородская Лиза (Лия) Григорьевна (Гершевна) 25 лет назад вышла замуж за Александра, брата Гороховой Михайлины Григорьевны. Вскоре после начала войны Александра призвали на фронт. С войны он не вернулся.

Денисов Устин Федорович не всегда работал на складе. Раньше он отвечал на одном секретном заводе за внедрение производства новых типов взрывчатых веществ. Незадолго до войны, в начале 1941-го, их завод дал особо секретный заказ Ленинградскому Политеху на разработку принципиально нового вида взрывчатых веществ, по силе взрыва на порядок, а то и на два превосходящий тротиловый эквивалент и в разы - мощность давно уже открытого гексогена. Вел работы Александр Юрьевич Демидов, известный ученый в химии и физике.Несмотря на начало войны и блокаду Ленинграда, Демидов не прекратил свои исследования, хотя сроки их окончания были сильно сдвинуты. В январе 1942-го года Денисов получил от Демидова информацию, что работы практически завершены, и теперь дело за малым - передать всю информацию на большую землю. Однако вскоре пришло сообщение о смерти ученого.
Сроки горели, страна ждала новой взрывчатки. Устин Федорович пошел ва-банк, использовал все свои связи - и договорился о выделении в мае 1942 г. специального самолета для вывоза архива Демидова. Вскоре пришло известие, что самолет был сбит, бумаги сгорели. Это был провал. И программы запуска производства новой взрывчатки, и карьеры, и доброго имени товарища Денисова, как руководителя серьезного уровня. Хоть его и не сослали в лагеря, но четко и прямо сказали, что дальше начальника склада ему никогда уже не подняться. Что ж, если страна говорит ему теперь служить так - будет служить так… И последние вот уже 9 лет Денисов Устин Федорович работает там, где ему скажут. К складу относится как к своему дому, некоторые поговаривают что слишком уж он объединяет эти понятия. Но в недостачах Денисова ни разу не уличали, а вот склад под его началом на прошлой работе признали местом высокой культуры работы.

вся информация из заявки про твоего отца и про попытку спасти его архив - актуальна. Он умер в январе 1942-го, бумаги ты пыталась вывезти в мае.

Перед войной, в конце мая 1941, в Ленинград вместе с компанией сослуживцев-пограничников приехал в отпуск Мэлс Оттович Черняховский, которому тогда как раз только исполнилось 19 лет. Ребята гуляли по городу, знакомились с местными девушками в местах культурного досуга.
Где-то там Мэлс Черняховский и познакомился с Демидовой Серафимой Александровной, учащейся второго курса Ленинградского политеха, дочерью ученого физика и химика, Александра Демидова. Серафима, к своему удивлению, быстро поняла, что, хотя Мэлс и младше ее на два года, а значит, не знает всего того, что она успела изучить в институте, но по начитанности, аналитичности ума, внимательности к деталям и вообще общей эрудиции не только не отстает от нее, а в каких-то местах прям резко обгоняет. Им было интересно друг с другом, их прогулки становились все дольше, благо была как раз самый сезон белых ночей. 19-го июня, за день до окончания отпуска Мэлса, они, наконец, объяснялись. Были и нежные объятия и поцелуи, и обещания дождаться и писать друг другу… На следующий день Мэлс уехал. Серафима провожала его до самого поезда и долго смотрела вслед уходящему вдаль составу..
Через три дня началась война. Часть Мэлса стояла в Брестской крепости, которую враг атаковал одной из первых. С тех пор они больше не виделись. А письма, если и посылались, то не доходили.

Демидова Серафима Александровна до сих пор с теплотой вспоминает учительницу-практикантку, которая была у нее в 3-4-х классах, Павлову Марьяну Владимировну.

Павловой Марьяне Владимировне иногда вспоминается умная, смышленая девочка, Серафима Демидова. Павлова учила её в третьем и четвёртом классе. Запомнила ещё и потому, что это был её первый преподавательский опыт, когда она проходила практику от института.

Лютый Сидор получил в мае 1942 г. внезапное задание, оторвавшее его от фронта: сесть на двухместный самолет, слетать в Ленинград, взять там какую-то девчонку (Демидову Серафиму Александровну) и вывезти их на юг, в Тамбов, откуда уже дальше на машине ее довезут до нужного места. Сидора это задание повергло в шок, но в армии спорить с приказами - плохая примета. Туда Сидор долетел нормально, девочку (она оказалась его ровесницей, совсем молодой), нашел, коробки с бумагами погрузил. Дальше ночь, они взлетели, стали набирать высоту, прошли аккуратно над немцами - те даже не поняли, что за птичка у них тут летает. Полетели на юг, и где-то на границе Тульской и Рязанской областей их все-таки сбили. Может даже свои, но кто ж теперь признается…
Сидор успел выпрыгнуть с парашютом и нормально его раскрыть, опыт, а вот девочка растерялась. Прыгнуть прыгнула, даже за кольцо дернула, да только не сразу, до земли уже недалеко было. Поломалась слегка. Ничего, до Тулы подбросили, там в госпитале подлечат. А самолетик, как упал - свечкой вспыхнул, сгорели все их бумаги, туда им и дорога.
Сам же Сидор отчитался о неполном выполнении задания и вернулся обратно на фронт

Во время войны после смерти отца, в мае 1942 г., Демидову с секретными документами отправили из Ленинграда. Её посадили на самолёт. Пилотом был Сидор Лютый. Взлетели ночью, стали набирать высоту, прошли аккуратно над немцами - те даже не поняли, что за птичка у них тут летает. Полетели на юг, и где-то на границе Тульской и Рязанской областей их все-таки сбили.
Сидор успел выпрыгнуть с парашютом и нормально его раскрыть, а вот Серафима растерялась. Прыгнуть прыгнула, даже за кольцо дернула, да только не сразу, до земли уже недалеко было. Поломалась слегка. Ничего, до Тулы подбросили, там в госпитале подлечили. А вот самолетик, как упал - свечкой вспыхнул, сгорели весь архив.

В 1942-м при наступлении под Харьковым внезапно прервалась связь. Однако молодой связист, связист Волов Николай Михайлович, так быстро смог найти место разрыва (вырезанными оказались метро сто) и так быстро его восстановил, что рота разведчиков, которую вел Голицын Петр Алексеевич успела обрести уши, пока не стало слишком поздно и услышать приказ о срочном отступлении. Как потом стало понятно, еще минут 10 - и прорываться пришлось бы уже с боем, причем через такие заслоны, что вряд ли живыми вышли бы многие. Голицын тогда от всей души благодарил Волова, обещал (и сдержал, конечно), подать рапорт о его награждении. И скоро на груди красовался орден Красного знамени.

18-19 лет назад, вскоре после выпуска из педагогического, Павлова Марьяна Владимировна учила в Ленинграде в 1-2-м классах Еву Генриховну Фогель. Дальше родители девочки развелись, мама с дочкой уехали из города и до этой стройки Марьяна Владимировна и девочка Ева больше не встречались.
Теперь же, спустя много лет, Павлова Марьяна Владимировна с трудом, но узнает запомнившиеся когда-то черты лица повзрослевшей Евы. Только зовут ее теперь Белова Елена Григорьевна. Белова же с не меньшим удивлением узнает в уже не такой молодой, как тогда,, но стремящейся выглядеть красиво свою тогдашнюю учительницу (и да, по воспоминанием Елены, раньше Марьяна Владимировна косметику не употребляла)

Белова Елена Григорьевна и Васарите Игне Азулосо работали вместе последние полгода перед текущей стройкой на Вильнюсском приборостроительном заводе. Бригада Беловой достраивала там новые цеха, монтажники Игне тянули туда проводку. Они были в одной партячейке, иногда спорили на партсобраниях про то, как правильно трактовать в рамках марксизма-ленинизма-сталинизма текущую политическую повестку, но в целом - были дружными товарищами.

Партизанское довоенное прошлое Игне еще иногда догоняет ее, даже спустя столько лет. Вот и в тот раз, в начале 20-х чисел февраля 1951-го, ее нашел прежний друг, с которым у нее до войны был роман (прям очень серьезные отношения), Буткус Андриус (на начало игры персонажа нет, не исключена чья-то вторая роль). Разговор шел на литовском. Андриус звал Игне обратно, напоминал про их прежнюю любовь, говорил, что скоро вся страна поднимется, и красным придется уйти так же, как ушли коричневые. Игне в ответ сначала напоминала ему, что коричневых, вообще-то, выгнали не литовские партизаны, а как раз те самые красные, что времена изменились, и стране тоже пора меняться. За последние годы Игне много насмотрелась как страшного, так и прекрасного, встретила очень много хороших советских людей, и теперь ее сердце бьется с ними, а не с Андриусом и его товарищами. В ответ Андриус закричал на нее, называя предательницей, замахнулся, но тут снаружи раздались голоса, один из которых, Беловой Елены, Игне узнала. Андриус приложил палец к губам и выскользнул из комнаты через другую дверь, в параллельный коридор, а Игне вышла из комнаты и увидела Елену, разговаривавшую в коридоре с кем-то еще.
После встречи в коридоре за день до отъезда из Вильнюса Елена и Инге в суете переездов, переносов вещей и прочего Елена и Инге ни разу не оставались вдвоем наедине, и вот только на стройке им может представиться такая возможность.

Белова Елена Григорьевна и Васарите Игне Азулосо работали вместе последние полгода перед текущей стройкой на Вильнюсском приборостроительном заводе. Бригада Беловой достраивала там новые цеха, монтажники Игне тянули туда проводку. Они были в одной партячейке, иногда спорили на партсобраниях про то, как правильно трактовать в рамках марксизма-ленинизма-сталинизма текущую политическую повестку, но в целом - были дружными товарищами.

Как-то, в начале 20-х чисел февраля, за сутки до отправления на новую стройку, Белова Елена шла по коридору, и вдруг услышала из-за одной из дверей голос Игне. Ей отвечал мужской голос, который уговаривал Инге куда-то вернуться и напоминал, как они были счастливы. Лена прислушалась, но все равно многое не поняла, все-таки ее знания литовского были очень поверхностными, только то, что нахваталась тут за 2 года. Звучали слова лес, свобода, сами… Тут из-за угла коридора появилась пара товарищей Елены из партактива, и она, желая сначала сама разобраться и понять, что происходит, начала с ними нарочито громкий разговор. Почти сразу же дверь открылась, из комнаты вышла Инге. В противоположной стене комнаты Елена успела увидеть приоткрытую дверь, ведущую в другой коридор.
После встречи в коридоре за день до отъезда из Вильнюса Елена и Инге в суете переездов, переносов вещей и прочего Елена и Инге ни разу не оставались вдвоем наедине, и вот только на стройке им может представиться такая возможность.

Как-то, в 39-м году, кассир на стройке выдал Колесову Михаилу 3000 р вместо 300. Михаил тогда взял деньги, не считая. Вернувшись домой, он понял, что произошла ошибка. Пару дней сомневался, но потом все же решил, что неправильно вот так присваивать государственные деньги, да и кассир из-за этого наверняка пострадает. Михаил вернулся и сдал лишние деньги обратно в кассу. Когда он увидел, как обрадовался парень, который выдал ему по ошибке такие деньги, на душе так тепло сделалось….

В 39-м году в бухгалтерии госпредприятия, которое отвечало за строительство Рыбинского водохранилища, была обнаружена недостача в 2700 р. Расследовать дело поставили Талызину Анну. Она быстро вычислила, какой кассир провел такой перерасход средств. Дело было простым, кассир уже понимал (после первого, предварительного, разговора), что ему угрожает за растрату госимущества, однако в тот же день водитель грузовика, который, как оказалось, по ошибке и получил эти деньги, вернул их обратно в кассу (спустя два дня после того, как их ему выдали).

Отец Бухтияровой Ольги Юрьевной, терский казак, был кунаком (побратимом в самом близком кавказском смысле этого слова) деда молодого паренька, Арсаева Рамзана Зелимхановича.
Однажды, когда 10-летний Рамзан в 1940-м году залез на высокое дерево, под ним обломилась ветка, и парень полетел вниз. Не миновать бы переломанных костей, а то и свернутой шеи, но оказавшаяся рядом Ольга Юрьевна успела подбежать и смягчить падение, так что оба отделались сильными ушибами.

В 1928-м году к отцу Бухтияровой Ольги Юрьевны,терского казака, у которого в то время была процветающая частная гостиница с целебными источниками и прекрасными горными видами, пришел человек из НКВД, Бортников, и предложил отдавать ему каждый месяц четверть дохода за то, что эта гостиница будет продолжать работать, не зная никаких проверок, бед и печали. Однако тов. Бухтияров отказался, предложив пойти разобраться в суде. Суд в итоге принял сторону Бухтиярова, гостиницу удалось отстоять
Опытный казак уже в 28-м году понял, что ветер опять подул в сторону отъема собственности у населения, и быстро позаботился о том, чтобы продать свой бизнес ближайшему государственному заводу, пока еще это можно было сделать за приличные деньги.

В 1928-м году к отцу Бухтияровой Ольги Юрьевны,терского казака, у которого в то время была процветающая частная гостиница с целебными источниками и прекрасными горными видами. Но он внезапно решил продать её. И продал за приличные деньги

В 1941-1942-х Бухтиярова Ольга Юрьевна работала в ОТК, а Денисов Устин Федорович - заместителем директора завода по производству взрывчатых веществ под Тамбовым. Завод был секретным, то, что он производил - еще более секретным. Бухтиярова и Денисов полюбили друг друга и уже собирались подать заявление на регистрацию брака, как вдруг в конце весны 1942-го Денисов сказал Бухтияровой, что у него, похоже, скоро начнутся очень серьезные проблемы из-за срывов сроков запуска одного проекта. Пусть только она не волнуется, чтобы ни случилось, ее это не должно коснуться
Устин как в воду глядел. Вскоре Бухтиярову вызвали в Первый отдел и потребовали рассказать все, что она знает об товарище Денисове и о его работе. Ольга честно сказала, что человек он хороший, никаких грехов за ним не знает, государство наше любит и за коммунизм в нем и во всем мире готов жизнь положить. Нет, ничего про сотрудничество с немецкими захватчиками она не знает, и, зная его отношение к развязавшей войну фашистской сволочи (про которое он ей как раз рассказывал), не верит, что Денисов может как-то быть связан с врагом.А чем он занимается - она знать не знает, об этом он ей никогда не рассказывал.
Вскоре Денисов уехал с завода, а куда - не сказал. Только обещал, что, когда все разъяснится, он ее обязательно найдет и они закончат то, что задумали. Но сама Ольга с щемящей тоской смотрел увозящему Устина заводскому автомобилю. Сердце чуяло, что никогда они больше не увидятся. А вскоре и ее перевели на другое место.

Сразу после войны Бухтиярова Ольга Юрьевна была послана государством на курсы повышения квалификации, где познакомилась и сдружилась с Демидовой Серафимой Александровной. Пару лет девушки проработали в Новороссийске, в отделе технического надзора строительства новых участков судостроительного завода.

Арсаев Рамзан Зелимканович сбежал с поезда, который вез их в Казахстан и, спустя несколько месяцев, добрел до фронта.
Арсаева Рамзана Зелимкановича, чумазого и оборванного мальчишку 12 лет, в начале осени 1942-го встретили на пару сот километров южнее Сталинграда инженеры из роты капитана Кузнецова Алексея Владимировича. Когда они, покормив предварительно оголодавшего мальчонку, привели его к командиру, Кузнецов сначала взъярился: какой еще мальчик, как его кормить-воспитывать без отчетности, но поймал затравленный, умоляющий взгляд парнишки. “Дядя, не прогоняйте меня обратно! И в ынтырнат не сдавайте, пожааааалуйста!”. В общем, прибился парнишка. Сам Кузнецов его взялся грамоте и математике учить.
Как-то раз вместе с инженерной ротой стояли танкисты из их полка. И комэкипажа, Грушина Арлена Федоровна, увидела пацаненка лет 12-13 со смуглым лицом, Арсаева Рамзана Зелимкановича. У того как раз был урок, который он брал у комроты, Кузнецова Алексея Владимировича. Грушина пыталась ругаться, но была быстро очарован смышленым чеченским мальчиком, и так и остался Рамзан сыном полка.
В итоге образование Рамзана подтягивали командир инженерной роты Кузнецов и замполит, Константинов Николай Павлович.
А после войны, когда Рамзану было уже 15, его взял, да и внезапно для всех усыновила командир танкового экипажа, Грушина. Она же еще года через 3 устроила его в техникум по работе с химическими соединениями, окончив который Рамзан и попал в отдел подготовки спецтоплива на новой стройке.

Арсаева Рамзана Зелимкановича, чумазого и оборванного мальчишку 12 лет, в начале осени 1942-го встретили на пару сот километров южнее Сталинграда инженеры из роты капитана Кузнецова Алексея Владимировича. Когда они, покормив предварительно оголодавшего мальчонку, привели его к командиру, Кузнецов сначала взъярился: какой еще мальчик, как его кормить-воспитывать без отчетности, но поймал затравленный, умоляющий взгляд парнишки. “Дядя, не прогоняйте меня обратно! И в ынтырнат не сдавайте, пожааааалуйста!”. В общем, прибился парнишка. Сам Кузнецов его взялся грамоте и математике учить.
Как-то раз вместе с инженерной ротой стояли танкисты из того же полка. И комэкипажа, Грушина Арлена Федоровна, увидела пацаненка лет 12-13 со смуглым лицом, Арсаева Рамзана Зелимкановича. У того как раз был урок, который он брал у комроты, Кузнецова Алексея Владимировича. Грушина пыталась ругаться, но была быстро очарован смышленым чеченским мальчиком, и так и остался Рамзан сыном полка.
В итоге образование Рамзана подтягивали командир инженерной роты Кузнецов и замполит, Константинов Николай Павлович.
А после войны, когда Рамзану было уже 15, его взяла, да и внезапно для всех усыновила комполка, Грушина Арлена. Она же еще года через 3 устроила его в техникум по работе с химическими соединениями, окончив который Рамзан и попал в отдел подготовки спецтоплива на новой стройке.

Как-то раз вместе с инженерной ротой стояли танкисты из того же полка. И комэкипажа, Грушина Арлена Федоровна, увидела пацаненка лет 12-13 со смуглым лицом, Арсаева Рамзана Зелимкановича. У того как раз был урок, который он брал у комроты, Кузнецова Алексея Владимировича. Грушина пыталась ругаться, но была быстро очарован смышленым чеченским мальчиком, и так и остался Рамзан сыном полка.
В итоге образование Рамзана подтягивали командир инженерной роты Кузнецов и замполит, Константинов Николай Павлович.
А после войны, когда Рамзану было уже 15, его взяла, да и внезапно для всех усыновила комполка, Грушина Арлена. Она же еще года через 3 устроила его в техникум по работе с химическими соединениями, окончив который Рамзан и попал в отдел подготовки спецтоплива на новой стройке.

Узнав, что руководить Первым отделом на сверхсекретной и сверх важной стройке будет молокосос 28-ми лет от роду, Бортников Сергей Николаевич постарался побольше о нем узнать. Выплыло, что, хотя его мать ( Мария Владимировна Черняховская) и очень заслуженный человек (секретарь ВЦСПС), но сына родила вне брака(!). Да и записала его как русского, при том, что имя его отца Отто Генрихович Зелингвельд, намекает нам, что может у него корни сионистские. И куда-то пропал этот папаша уже давно, ничего про него раскопать не удалось. Последние данные - что после гражданки этот Отто поступил в распоряжение Иностранного отдела НКВД. Может, он вообще за границу давно сбежал, и оттуда гадит Стране Советов?....

Года полтора назад Оттс Надежда и Васарите Игне Азуолосо работали вместе на очередной стройке, осуществлявшейся Московским государственным строительно-монтажным трестом "СТРОИТЕЛЬ" Главмосстроя на одном участке: Надя со своей бригадой возводили стены, прокладывали стационарные лотки для проводов, а Васарите Игне вместе с ее товарищами – протягивали по этим лоткам провода. И все было хорошо, пока однажды на одном из уже завершенных участков работы не подали напряжение, а спустя несколько дней там вспыхнул пожар. Когда все потушили и стали осматривать место возгорания, стало понятно, что там вырвало несколько креплений того самого лотка для проводов, которое делала Надя. Это как раз и могло оказаться причиной пожара (а еще обрушение могло случиться, наоборот, в результате пожара). Надя сама была уверена, что это Отдел снабжения поставил тогда бракованный крепеж, и даже подозревала Филатора Алексея Петровича, который руководил этой сменой в отделе снабжения. Но после пожара доказать уже что-то было сложно. Товарищи по отделу тогда ее отстояли, из ВЛКСМ Надю не исключили и даже выговор не объявили (причины пожара и правда тогда точно установить не удалось), но немного позже, когда ее должны были принять в партию, Васарите Игне припомнила этот случай и настояла на том, чтобы заявку Нади отклонили. Очень обидно тогда было… В том числе, пострадала тогда репутация и поручившегося за нее при подаче заявки на вступление товарища Лютого, Сидора Петровича.

Отец Валерии Куприяновой развёлся с её матерью, когда Валерии было 8 лет. Уехал и окончательно пропал. Лера очень удивилась, когда, спустя 5 лет пришло письмо от неизвестной девушки. Её звали Валентина Широкова. И она тоже была дочерью её отца. Валентина недавно узнала, что у неё есть сестра. И решила познакомиться. Валерия ответила. Так завязалась сначала переписка, а потом и дружба. Валентина была на 4 года старше, иногда давала советы. А порой спрашивала совета сама. Девушки обсуждали книги, новые фильмы, делились мыслями и мечтами. Она была очень рада, что Валентина также будет работать на Стройке.

Отец Валентины Широковой, Куприянов, развёлся с матерью, когда Валентина была совсем маленькой. Мать спустя пару лет вышла замуж за Широкова, и дочке его фамилию переписала. Шли годы. Валентина мечтала, чтобы у неё были брат или сестра. И вдруг случайно узнала, что у её настоящего отца есть ещё одна дочка. Она узнала адрес и написала ей. Оказалось, что и в той семье отец не задержался. А с Валерией Куприяновой, своей сводной сестрой, Валентина подружилась. Та была на 4 года моложе. Валентина иногда давала советы, а порой спрашивала их сама. Девушки обсуждали книги, новые фильмы, делились мыслями и мечтами. Она была очень рада, что Валерия также будет работать на Стройке.

Шмидт Штефан Себастьянович в 33-и году, когда нацисты захватили власть в Германии, был коммунистом. Его учитель, рабочий Йохан Бирген, много и подробно рассказывал 19-летнему восторженному Штефану про учение Маркса, про то, как когда-нибудь на всей Земле наступит коммунизм, придет власть советов и не будет никаких войн, все будут равны, счастливы, а стремиться будут только к знаниям и труду.
Но через несколько дней после наделения Гитлера всей полнотой власти со всех сторон стали приходить новости о многих сотнях и тысячах взятых коричневыми штурмовиками немецких коммунистах. Кое-где отряды РабФронта пытались сопротивляться, но были быстро раздавлены разогнавшейся нацистской машиной.
Йохан потребовал от Штефана поклясться, что, если за ним (Йоханом) придут, молодой Штефан не будет делать глупости, а затаится, притворится покорным винтиком новой системы - и будет выжидать момент, когда можно будет отомстить так, чтобы от этого мщения разгорелась новая заря светлой, коммунистической Германии.
Уже на следующий день за старым рабочим пришли. Штефан, когда узнал про это, рвался на помощь своему наставнику, и только память о данной клятве и последние заветы мудрого Йохана остановили молодого, отчаянного парня.
Шли годы. Нацистский режим креп и разрастался, его жертвы, а тем более - противники перемалывались один за другим. Штефан все ждал, помня наставления Йохана и копя ненависть и силы.
Когда началась Вторая мировая, он работал на крупповском заводе по изготовлению взрывчатки на востоке страны. Осенью 40-го года на завод стали пригонять французов, которые выполняли самую тяжелые, трудные работы, немцы же остались только на руководящих и инженерных позициях, вот как Штефан.
Вскоре французов сменили русские. Они шли нескончаемым потоком, и таким же потоком из других дверей завода выносили трупы и кидали в большие печи новенького крематория за окраиной города. А Штефан все ждал.
Вскоре он стал ловить моменты и подсыпать в порох и другую взрывчатку примеси, которые впоследствии не давали ей взорваться. Штефан действовал аккуратно, осторожно, и далеко не одна тонна поставок с “его” завода уходила на фронт бесполезным грузом.
В начале марта 45-го по заводу пошли слухи, что красные совсем близко. С востока шла уже непрерывный гул канонады. И вот объявили эвакуацию. Всех немцев посадили в машины и увезли дальше на запад. Всех, кроме Штефана. Он затаился, не пошел на гудок. Вместо этого он спустился в подвал, где заперли всех русских пленных и в последний момент повернул вентиль, который перекрыл уже начавшуюся подачу газа в закрытый тесный подвал.
И тут сверху загрохотало. На Штефана посыпались обломки потолка, и он потерял сознание.
Через какое-то время он очнулся от нестерпимой боли во всем теле. Казалось, в нем не осталось ни одной целой косточки.
Его доставили в развернувшийся быстро рядом с обломками завода советский полевой госпиталь, где врачи поначалу делали только одно: чтобы он не терял сознания и не отдал душу вот прям сразу. Но вскоре ситуация изменилась.
Его дело вел молодой смершевец, Петр Алексеевич Голицын (впрочем, как зовут вечно сумрачного молодого подтянутого русского, Штефан узнал позже).
Допрашивали его, потом допрашивали русских, которые были в подвале и видели, как молодой немец их спасал. И очень скоро его стали лечить. Впрочем, возможностей полевого госпиталя едва хватило только на то, чтобы не дать ему умереть здесь и сейчас, а так же развалиться на много маленьких кусочков. После этого его перевезли в русский южный город Новороссийск.
Там за его лечение уже взялись иначе, всерьез. Собирали каждую косточку, складывали, зашивали, снова складывали, и так много недель и месяцев подряд.
А еще в госпиталь минимум раз в неделю, а то и чаще приходили по вечерам две подруги, Серафима Демидова (на 5 лет младше Штефана) и Бухтиярова Ольга Юрьевна(на 5 лет старше его). Они пели раненным, и Штефан, хоть и ни слова не понимал, был просто очарован их пением. Особенно ему нравился голос молодой Серафимы.
Девушки заметили его интерес, стали навещать его чаще, приносить фрукты, ухаживали, особенно, когда не хватало медсестер (а их часто не хватало, в последние недели войны было много раненых).
Серафима, как оказалось, умела довольно бегло говорить по-немецки. Она начала учить Штефана русскому языку., так что через два года, когда им пришлось переезжать на другую стройку, Штефан уже не только потихоньку ходил и вообще, шел на поправку, но и довольно бегло говорил на языке страны, идущей по пути коммунизма.
Серфима и ее голос отпечатались в его памяти надолго, и спустя 4 года он все еще хорошо ее помнит и надеется снова ее увидеть и услышать ее голос.
Также в нем осталась сильная благодарность к Бухтияровой Ольге Юрьевне.
После выздоровления Штефан стал работать в советской стране по специальности, и так хорошо себя зарекомендовал, что, когда стали набирать людей на новую большую стройку, его туда тоже взяли.

Демидова и Бухтиярова приходили в госпиталь. Они пели песни, чтобы поддержать раненых советских солдат. Среди пациентов заметили молодого немца Штефана Шмидта. Он не понимал ни слова, но был явно очарован их голосами. Девушки заметили его интерес, стали навещать его чаще, приносить фрукты, ухаживали, особенно, когда не хватало медсестер (а их часто не хватало, в последние недели войны было много раненых

В конце войны его прислали в госпиталь в Новороссийске. Необходимо было прояснить обстоятельства странного дела. Вместе с русскими пленными, с захваченного немецкого завода Круппа, который производил взрывчатку, попал немец Штефан Шмидт. Допрашивали его, потом допрашивали русских, которые были в подвале и видели, как молодой немец их спасал. В конце концов, Голицын убедился, что Шмидт действительно не враг Советской власти и не шпион.

Во время войны Куприянова работала в госпитале. Однажды привезли тяжело раненого танкиста. Рук не хватало, но Куприянова не могла оставить его. Сидела ночами, выхаживала и очень радовалась, когда тот, наконец, пришёл в себя. Его звали Фёдор Гончаров. Спустя несколько месяцев, он выписался и отправился обратно на фронт. Даже написал пару писем. Но потом стало не до переписки.

В одном из боёв Гончарова сильно ранили. Пришёл в себя уже в госпитале, в Москве. Вощле кровати сидела девушка. Судя по усталому виду, она не отходила долгое время. Девушку звали Валерия Куприянова. Она ухаживала за Гончаровым, практически поставила на ноги. Когда выписался и уехал на фронт, первое время писал ей. Но потом война закрутила

Уже в конце войны Волов Николай попал в госпиталь в Новороссийск. Госпиталь в южном городе был переполнен. Но особенно запомнились две девушки. Они не были врачами, но иногда лечили не хуже. Две подруги, Серафима Демидова (на 2 года старше Волова) и Бухтиярова Ольга Юрьевна(на 12 лет старше его) пели раненным. От их голосов отступала боль и становилось легче. А ещё к ним иногда присоединялась Никитина Раиса. Зенитчица была здесь на реабилитации после контузии. Она неоднократно поддерживала подруг в их импровизированных концертах.

Шмидт Семен Иванович - сын Шмидт Иоанна Фридриховича, бежавшего из Германии немецкого коммуниста, брата Шмидта Себастьяна Фридриховича, оставшегося в Германии ученого-химика. Знал, что у дяди в Германии был сын Штефан. Но отец не любил вспоминать ту родню. Себастьян, по мнению отца, был пособником нацистов, которые всё больше поднимали голову.

Штефан Шмидт знал, что где-то в Советском союзе у отца есть брат. Дядя Иоанн бежал из Германии, потому что был коммунистом. Отец называл его не иначе, как отрезанным красным ломтём. Когда дядя сбежал, Штефан был еще совсем маленьким, буквально несколько месяцев, а Семен вообще родился уже в СССР.

Как-то весной 1942-го, когда Оттс Надежда Егорьевна и Волов Николай Михайлович прокладывали связь, они услышали характерный шипящий свист пикирующего на них юнкерса ребята были на большой лесной поляне, до деревьев добежать никакой возможности. Надя и Коля обнялись, уже прощаясь с жизнью, и тут из леса раздалась “трррр”. Юнкерс задымился и упал, прошитый зенитной очередью, буквально в нескольких метрах от них. В лобовое стекло ткнулся правильной арийской головой летчик. Он был мертв, одна из пуль попала в него и прошила насквозь, снизу до самой головы.
Из лесу к ним подбежала молодая зенитчица, Никитина Раиса Петровна. Она приложила их крепким словцом: нашли, мол, где обниматься. Но ребята просто продолжали стоять, счастливо улыбаясь. Благодаря Раисе, этот день, 23 апреля, стал их вторым днем рождения.

В первой половине 30-х папа Серафимы Демидовой, Александр Юрьевич Демидов, ездил по стране, в том числе и небольшим совсем городкам, и читал там в школах и сельских клубах курс лекций по химии. Был, в том числе, и в Тобольске. Дочке говорил, что знания только тогда полезны, когда ими с другими делишься.

Когда Никитина Раиса Петровна заканчивала школу уже в Тобольском округе, в школу пришёл молодой учитель-химик, Александр Юрьевич Демидов, который сам захотел поехать по распределению из большого города в маленькое село. При огромной нехватке учебных материалов он вел очень интересные уроки, показывал опыты и организовал внеклассный кружок для школьников и вечерние уроки химии и истории для взрослых. Однажды Раиса задержалась в школе, рисуя школьную стенгазету, и услышала из открытой двери класса разговор учителя с взрослыми жителями села. Они обсуждали, что в соседние села всё чаще отправляют раскулаченных и коренные жители недовольны, что приходится жить с таким количеством антисоветских элементов. Раиса спряталась за дверью и подслушала ответ учителя. Он говорил о том, что все люди по сути не являются плохими, на них влияет общество и поэтому советская власть разрывает связи таких людей с их старой жизнью и изолирует их от вредного влияния империалистических традиций и попов. А обязанность настоящих советских граждан в том, чтобы создавать здоровую, коммунистическую и равную среду, в которой такие люди смогут честно трудится и реабилитироваться. Особенно учитель упирал на то, что дети не должны отвечать за своих отцов. Раиса не знала, действительно ли этот разговор повлиял на сельчан, но несколько лет до отъезда в город и поступления в техникум действительно запомнились ей как достаточно мирные, а соседи в основном не относились к ней и ее семье враждебно.
Александр Юрьевич не только заинтересовал Раису химией и повлиял на её дальнейший выбор образования, но и окончательно убедил её в том, что случившееся с её семьей не было несправедливостью советской власти.

Смоленские партизаны, среди которых были Горина Полина Антоновна, Соболева Наталья Ивановна, Гончаров Федор Данилович и присоединившийся к ним позже Филатор Алексей Петрович кроме нападений на немецкие машины с припасами и подрывы железнодорожных путей также помогали иногда совершать диверсии против немецкого гарнизона маленькой группе крестьян из соседнего села. Среди этих крестьян был совсем молодой активист, Зубков Александр Сергеевич (тогда ему было всего 17 лет). С горечью как-то раз рассказал им Александр про своего отца, раскулаченного в 30-м еще году, который сам работает на немцев и надеется на то, что теперь уж его добро к нему вернется.

В конце войны зенитное отделение Никитиной Раисы Петровны объединяют с другим женским отделением, к ним приходит новый комбат Николай Сафонов, с которым у Раисы завязывается короткий роман. Артполк доходит до восточной Европы, после чего Раиса вместе со своим отделением была демобилизована и больше комбата не видела.

Ларина Мария Сергеевна лечила Павлову Марьяну Владимировну от тифа в блокадном Ленинграде. Врачей не хватало, поэтому все занимались всем. Неизвестно, то ли чудо, то ли, действительно, профессионал - профессионал во всём. Но Марьяна пошла на поправку. Также к ней на стол попал Демидов Александр, отец Серафимы. В январе 42-го, после того, как он попал под бомбежку. Но мужчина умер. Серафима с горя обвинила во всём Ларину, посчитав, что та - профнепригодна. Но хирургов не хватало, поэтому на обвинения Серафимы ничего не ответили. Ларина осталась работать.

В Ленинграде, во время блокады, Павлова Марьяна заболела тифом. Если бы не золотые руки врача Марии Лариной, не выжила бы

В январе 1942 отец Серафимы попал под бомбёжку. Оперировала мужчину Ларина Мария. Но мужчина умер. Серафима с горя обвинила во всём Ларину, посчитав, что та - профнепригодна. Но хирургов не хватало, поэтому на обвинения Серафимы ничего не ответили. Ларина осталась работать.

Сестра Лариной Марии Сергеевны, Екатерина, вышла когда-то замуж за грузина, Леона Саакидзе. Таким образом, начальник Отдела строительства на игре Леона Леонович Саакидзе - племянник Лариной.

Королева Мария Александровна выхаживала в лазарете Тимура, отца Фургатовой Махузы Тимуровны. Тимур будучи 14-летним парнем был захвачен бандой басмачей, какое-то время провёл в отряде в качестве "палочника" - живой силы, вооруженной самым примитивным оружием. То есть был пушечным мясом по сути. Сбежать из отряда он не мог под страхом расстрела. Получил тяжелое ранение, басмачи его бросили, а красноармейцы - подобрали и привезли в госпиталь. А после лечила и саму Махузу.
В 39-м году, когда маленькая Фургатова Махуза Тимуровна заболела какой-то страшной болезнью, и все вокруг были уверены, что она уже совсем не жилец, вот еще максимум день-два помучается и отойдет, к ним в аул приехала Королева Мария Александровна, которая как раз была недалеко, совершала плановый обследовательский объезд небольших поселений. Она разложила свою аптечку и начала колдовать с лекарствами. Ну, иначе это было не назвать. Влила в рот Махузе какую-то микстуру, после чего оставила пузырек с мерными делениями и не успокоилась, пока не добилась того, что родичи поняли и запомнили, в каких дозах и с какой частотой Махузе надо давать лекарство. Уже через неделю та полностью поправилась.

Королёва Мария Александровна когда-то спасла жизнь отцу Махузы. В 39-м году, когда маленькая Фургатова Махуза Тимуровна заболела какой-то страшной болезнью, и все вокруг были уверены, что она уже совсем не жилец, вот еще максимум день-два помучается и отойдет, к ним в аул приехала Королева Мария Александровна, которая как раз была недалеко, совершала плановый обследовательский объезд небольших поселений. Она разложила свою аптечку и начала колдовать с лекарствами. Ну, иначе это было не назвать. Влила в рот Махузе какую-то микстуру, после чего оставила пузырек с мерными делениями и не успокоилась, пока не добилась того, что родичи поняли и запомнили, в каких дозах и с какой частотой Махузе надо давать лекарство. Уже через неделю та полностью поправилась.

весной 1940го года Рыбацкий, как и многие другие поселки и деревни по берегам Волги, определили на переселение, чтобы освободить место для нового водохранилища. Дома разбирали по бревнам, отвозили на несколько десятков километров, где снова собирали. Однако с домом Савельевой случилась промашка: дом разобрали, водитель Колесов Михаил Кузьмич материалы-то повез, а когда на месте стали пытаться собрать, оказалось, что половины бревен-то и нету. Долго тогда разбирались, уже хотели Колесова судить, но тут вскрылись новые данные, и стало понятно, что бревна стащили те, кто дом разбирали. Виновных наказали, но дома семьи теперь не было

Отец Волова Николая Михайловича - урожденный дворянин (из белорусских родов), офицер, с прекрасным образованием, вступивший в мезальянс с очень красивой, но простой девушкой, Савельевой Пелагеей Ильиничной, за что был отдален от семьи и, фактически, стал изгоем. Служил, в начале первой мировой потерял ногу, выжил, приехал с женой в Витебск, стал обосновываться, но калеке и с таким происхождением было тяжело, переехали в Москву в 1919, стал учителем, в 1923 у них родился Николай. В конце 1920-х, с окончанием НЭПа, по стране, в том числе и в столице, стало меняться отношение к бывшим дворянам. Отцу припомнили его происхождение, и их выселили под город Рыбинск, где определили небольшой дом в крупном поселке Рыбацкий (постепенно начинавший претендовать на звание небольшого городка) на берегу Волги. Именно там Николай и заканчивал школьное образование в 7 классов в 1937-м. А весной 1940го года Рыбацкий, как и многие другие поселки и деревни по берегам Волги, определили на переселение, чтобы освободить место для нового водохранилища. Дома разбирали по бревнам, отвозили на несколько десятков километров, где снова собирали. Однако именно с их домом случилась промашка: дом разобрали, водитель Колесов Михаил Кузьмич материалы-то повез, а когда на месте стали пытаться собрать, оказалось, что половины бревен-то и нету. Долго тогда разбирались, уже хотели Колесова судить, но тут вскрылись новые данные, и стало понятно, что бревна стащили те, кто дом разбирали. Виновных наказали, но дома семьи теперь не было, и семью снова переселили, в комнату в Коврове. Ближе к концу войны в Коврове была эпидемия тифа. Папа Николая подхватил его и быстро умер, мама, Пелагея Ильинична, тяжело болела. Николай поехал домой за ней ухаживать. Вскоре после окончания ВОВ Пелагея Ильинична поправилась и переехала в Москву, где работала в музее уборщицей. Оттуда ее, в том числе по представлению Николая, перевели на новую стройку.
Савельева Пелагея Ильинична прекрасно запомнила, как ее любимого мужа советская власть гоняла туда, потом сюда через полстраны. Всем было наплевать на калеку. Он всю жизнь страдал от советской власти просто за то, что раньше был дворянином. Но не виноват же бедный Миша в том, что именно в дворянской семье его угораздило родиться?! И даже даденый было дом - тоже отобрала советская власть, поселила их в Ковров, на погибель…

Отец Волова Николая Михайловича - урожденный дворянин (из белорусских родов), офицер, с прекрасным образованием, вступивший в мезальянс с очень красивой, но простой девушкой, Савельевой Пелагеей Ильиничной, за что был отдален от семьи и, фактически, стал изгоем. Служил, в начале первой мировой потерял ногу, выжил, приехал с женой в Витебск, стал обосновываться, но калеке и с таким происхождением было тяжело, переехали в Москву в 1919, стал учителем, в 1923 у них родился Николай. В конце 1920-х, с окончанием НЭПа, по стране, в том числе и в столице, стало меняться отношение к бывшим дворянам. Отцу припомнили его происхождение, и их выселили под город Рыбинск, где определили небольшой дом в крупном поселке Рыбацкий (постепенно начинавший претендовать на звание небольшого городка) на берегу Волги. Именно там Николай и заканчивал школьное образование в 7 классов в 1937-м. А весной 1940го года Рыбацкий, как и многие другие поселки и деревни по берегам Волги, определили на переселение, чтобы освободить место для нового водохранилища. Дома разбирали по бревнам, отвозили на несколько десятков километров, где снова собирали. Однако именно с их домом случилась промашка: дом разобрали, водитель Колесов Михаил Кузьмич материалы-то повез, а когда на месте стали пытаться собрать, оказалось, что половины бревен-то и нету. Долго тогда разбирались, уже хотели Колесова судить, но тут вскрылись новые данные, и стало понятно, что бревна стащили те, кто дом разбирали. Виновных наказали, но дома семьи теперь не было, и семью снова переселили, в комнату в Коврове. Ближе к концу войны в Коврове была эпидемия тифа. Папа Николая подхватил его и быстро умер, мама, Пелагея Ильинична, тяжело болела. Николай поехал домой за ней ухаживать. Вскоре после окончания ВОВ Пелагея Ильинична поправилась и переехала в Москву, где работала в музее уборщицей. Оттуда ее, в том числе по представлению Николая, перевели на новую стройку.

После разговора с Савельевой Пелагеей Ильиничной в Первом отделе в музее вскоре было выявлено хищение древних антикварных экспонатов, которые затем переправлялись на запад, где и продавались за бешенные деньги. Хищением в самом музее занимался как раз один из хранителей.
Савельеву снова вызвали. В этот раз с ней разговаривал совсем еще молоденький офицер, Черняховский Мэлс Оттович. Он спросил у Пелагеи, как же она, которая везде убирается, везде все видит, проглядела такое безобразие? Савельева всплеснула руками и ответила: да разве ж я за тем слежу, товарищ следователь?! Мое дело на пол да пыль смотреть, а не на антиквары ваши. Но впредь буду внимательнее, обещаю!”. Черняховский тогда и предложил ей подписать бумагу о сотрудничестве, а он ей поможет устроится на новое место, строительство новой, уникальной электростанции. Савельева, конечно, согласилась и бумагу подписала.

На предыдущей стройке случился большой перерасход материалов. Начальник, Леон Леонович Саакидзе, обвинил в этом одну из работниц, Игнатову (Горину) Полину Антоновну. И не миновать бы бедняге исключения из партии, если не чего-то похуже, но тут за Полину Антоновну вступился коллектив бывших партизан, среди которых был коммунист Гончаров Федор Данилович и большие партийные активисты (конечно, тоже коммунисты) Соболева Наталья Ивановна и Филатор Алексей Петрович. Они написал письмо в горком, после чего Полину восстановили.

Игнатова (Горина) дважды ранена во время войны. Один раз ранение оказалось серьезным, ее пришлось переправлять через линию фронта. Лечила ее тогда Куприянова Валерия Ивановна.

Вскоре после войны Зубков Александр встретил девушку, комсомолку, в которую влюбился без памяти - Зою Евдокимовну Потапову. Они учились вместе вечерами, а днем работали на одной стройке: он со своей бригадой строил стены, она под руководством бригадира Филатора Петра Арнольдовича тянула по ним провода. Однажды на их участке вспыхнул пожар. На комсомольском собрании обвинили Потапову. Но влюблённый Зубков повернул дело так, что обвинили другого работника их бригады. И даже поручился за Потапову. Невинно обвинённый пришёл к бригадиру Филатору. И тот решил расследовать дело заново. Выяснилось, что именно Потапова смонтировала неверно. Из-за её работы произошло короткое замыкание и объект загорелся. Потапову уволили. Зубкову объявили выговор.

Однажды за стаканчиком-другим Пётр Филатор рассказал Семечкину историю со своей прошлой работы. Трудился он на стройке, где также работал Александр Зубков. Он встретил девушку, комсомолку, в которую влюбился без памяти - Зою Евдокимовну Потапову. Они учились вместе вечерами, а днем работали на одной стройке: он со своей бригадой строил стены, она под руководством бригадира Филатора Петра Арнольдовича тянула по ним провода. Однажды на их участке вспыхнул пожар. На комсомольском собрании обвинили Потапову. Но влюблённый Зубков повернул дело так, что обвинили другого работника их бригады. И даже поручился за Потапову. Невинно обвинённый пришёл к бригадиру Филатору. И тот решил расследовать дело заново. Выяснилось, что именно Потапова смонтировала неверно. Из-за её работы произошло короткое замыкание и объект загорелся. Потапову уволили. Зубкову объявили выговор.

Надежда Оттс мечтала получить высшее образование. Сама поступила в университет. Но на третьем курсе вскрылось, что её дядя во время войны сотрудничал с немцами. Девушке не дали доучиться даже до сессии, вызвали в деканат и выгнали с середины третьего курса. После чего исключили из комсомола. Совсем бы пропала, но написала о ситуации своему бывшему комбатальона Сафонову Николаю. А тот приехал, надавил своим фронтовым авторитетом на кого надо. И девушку восстановили

После освобождения родной деревни от немецкой оккупации, в семье встал вопрос, как поступать с отцом, сотрудничавшим с немцами. Дед считал, что необходимо сдать его властям, чтобы самим защититься от нападок, мать - наоборот, что надо скрыть содеянное и попросить соседей поспособствовать в этом. Последним было мнение старшего брата, уверенного в том, что если отец сам придет с повинной, то срок будет совсем небольшим. Саша поддержал идею брата, однако они столкнулись с реальностью: хоть уговорить отца и удалось, на суде ему припомнили все преступления и проступки, которые он совершал когда-либо. О некоторых юный Саша никогда до этого не знал. В конечном итоге, все сложилось не так, как рассчитывали Саша и его старший брат: приговор для отца - расстрел. В числе тех, кто судил Сергея Зубкова был молодой СМЕРШевец Черняховский Мэлс Оттович.

Сразу после войны Черняховский Мэлс судил и вынес смертный приговор Сергею Зубкову. Мужчина сам пришёл с повинной. Признался, что сотрудничал с немцами. Но, помимо этого, выяснилось, что Зубков был кулаком. Когда-то удалось скрыться, однако сейчас правда выплыла наружу. Зубкова Сергея расстреляли. Черняховский помнил, что у того были, кажется, двое взрослых сыновей.

Это было первое большое партийное задание Леонида Канторова (тогда еще Канторовича) на стройке в 1933 году- и оно едва не обернулось полным провалом. Субподрядчики провалили все сроки и бригада не успевала сдать электростанцию. Целый город рисковал встретить зиму с буржуйками и свечами. Агитация на сверхурочную работу в бригадах проваливалась.
Ситуацию спасли молодые ребята под руководством Сафонова Николая Ивановича, приехавшие по комсомольскому призыву из Москвы. Сытые и внешне вполне благополучные комсомольцы сразу взялись за дело, заполнив ночные смены. Их не остановили на задержки в подвозе продовольствия, ни гибель одного из них в результате несчастного случая.

В 1933 году комсомольская бригада под руководством Николая Сафонова приехала из Москвы на строительство электростанции. Спустя годы Сафонов понял, что объект был пропащий. Субподрядчики провалили все сроки и бригада не успевала сдать электростанцию. Целый город рисковал встретить зиму с буржуйками и свечами. Агитация на сверхурочную работу в бригадах проваливалась. Руководил строительством Леонид Канторович. Комсомольцы сразу взялись за дело, заполнив ночные смены. Их не остановили на задержки в подвозе продовольствия, ни гибель одного из них в результате несчастного случая

В 1937-м году Канторовичу Леониду Ильичу (Канторову в 1951-м), как парторгу, пришлось проводить партийный суд своего товарища Якова Бабеля, с которым они вступали в Партию ещё в годы Гражданской войны. Причём важным аргументом против Бабеля была принадлежность к "безродным космополитам". Канторович , вместе с тогдашним председателем ВЛКСМ Константиновым Николаем Павловичем, сидел за председательским столом на партсобрании. Обвинение тогда было поддержано, как принято, едингласно, и Бабеля вскоре расстреляли.

Соболева Наталья Ивановна и Широкова Валентина Ивановна росли вместе в соседних московских дворах, были подругам. Учились в одном классе, вместе стали пионерками, вместе вступили в комсомол. Но в ее 19 лет курировавший их комсомольскую ячейку коммунистка Грушина Арлена Федоровна объяснила Соболевой, что в комсомол ее еще взяли, а вот в партию вместе с подругой из дворян могли уже и не принять. И на комсомольском собрании Соболева публично и яростно заклеймила Широкову классово чуждым элементом, дворянским последышем и спящей капиталисткой, чьи родителе совершенно точно передали дочери вкус к красивой жизни.

Соболева Наталья Ивановна и Широкова Валентина Ивановна росли вместе в соседних московских дворах, были подругам. Учились в одном классе, вместе стали пионерками, вместе вступили в комсомол. Но вдруг на комсомольском собрании Соболева публично и яростно заклеймила Широкову классово чуждым элементом, дворянским последышем и спящей капиталисткой, чьи родителе совершенно точно передали дочери вкус к красивой жизни.
Широкова не ожидала от подруги удара в спину. На собрании промолчала. Но с Соболевой больше не общалась.

Соболева Наталья Ивановна и Алексей Малинин договорились пожениться после окончания этой стройки. Соболевой понравился молодой и образованный специалист, красавец, настоящий коммунист, с открытой душой и чистым сердцем.

За 2 года до начала войны Соболева познакомилась с Леоном Саакидзе. Завязался роман. Молодому человеку было 23 года, ей - 22. Они встречались почти год. Но курировавшая её комсомольскую ячейку коммунистка Грушина сказала, что Саакидзе - не лучшая пара для будущей коммунистки: грубоват, неоттесан, да и политически подкован не лучшим образом. Наталья послушалась и довольно резко оборвала отношения. Леон пытался возобновить их, но Наталья была непреклонна.

За 2 года до войны Саакидзе познакомился с красивой девушкой Натальей Соболевой. Ему было 23 года, ей 22. Они встречались почти год. Но внезапно красавица прервала отношения. Леон пытался объясниться, однако та отказывалась от встреч.

Семён Шмидт (19 лет) встретил Валентину Широкову (20) во время эвакуации завода в Бобруйске. Предприятие экстренно перевозили в Казахстан. Широкова поняла, что влюблена, когда Семён Шмидт взял на себя командование, после того, как начальника бригады убило бомбой. Шмидта все знали, как хорошего рабочего и убежденного коммуниста, так что убедительная речь, которую он кричал на адреналине, сподвигла всех продолжить эвакуацию. Так у них завязался роман (решите друг с другом, как он развивался, закончился совсем или вас на какой-то момент развела судьба (например, когда Широкова ушла на фронт), и вы много лет ждали этой встречи).
Шмидт тогда не только эвакуацию наладил, но и в Казахстане организовал разгрузку и запуск завода, и даже его работу в течении первых месяцев, пока не прислали более опытных кадров. Да так организовал, что после этого его стали рекомендовать на организационные, руководящие должности, в том числе и на стройку его определили заместителем директора, хотя он и не подходил под формальные требования штатного расписания к партийному стажу.

Семён Шмидт (19 лет) встретил Валентину Широкову (20) во время эвакуации завода в Бобруйске. Предприятие экстренно перевозили в Казахстан. Широкова поняла, что влюблена, когда Семён Шмидт взял на себя командование, после того, как начальника бригады убило бомбой. Шмидта все знали, как хорошего рабочего и убежденного коммуниста, так что убедительная речь, которую он кричал на адреналине, сподвигла всех продолжить эвакуацию. Так у них завязался роман (решите друг с другом, как он развивался, закончился совсем или вас на какой-то момент развела судьба (например, когда Широкова ушла на фронт), и вы много лет ждали этой встречи).
Шмидт тогда не только эвакуацию наладил, но и в Казахстане организовал разгрузку и запуск завода, и даже его работу в течении первых месяцев, пока не прислали более опытных кадров. Да так организовал, что приехавшие на замену опытные руководители ходили и поражались, как тут все уже хорошо устроено.

Когда началась война Гаевая Оксана Остаповна, Никитина Раиса Петровна и Малинин Алексей Петрович, работавшие в то время на одной стройке, обсуждали, что надо обязательно записаться на фронт. Защищать Родину стремился весь советский народ, и ребята, конечно, хотели пойти на фронт. Они как раз думали, куда записываться, когда к ним подошёл мужчина с другого участка. Он был старше и явно многое повидал. Он некоторое время слушал молодых людей. А затем сказал

• Вы глупые и не понимаете. Война - это не красивые истории про красноармейцев, которые лихо повергают врага. Война - это грязь, кровь и боль. Это десятки сломанных судеб. Это смерть и страх.
• Так и что же, бежать и прятаться? - обиделся Алексей Малинин.
• Почему прятаться? - ответил мужчина, - каждый воюет на своём месте. Кто-то на фронте. А кто-то, как мы, например, проектирует, строит, запускает производства. Которые будут делать более сильное оружие, лучшие танки и самолёты. Так тоже можно побеждать.
  На Стройке те, кто собирался тогда и чуть позже подался на фронт, узнают в директоре, Канторове Леониде Ильиче, того самого отговаривавшего их ехать воевать человека.