Леонид родился у старшего сына большой семьи Фордракисов. Его отцом стал граф Филипп Фордракис, у которого было еще два брата Мудос и Аполлон и сестра Елена, ставшая впоследствии женой Анатоля Фортугарова. Мать тоже гречанка Пенелопа Форкаллонер.
Большая греческая семья Фордракис, как бы ни была недовольна ситуацией с Форратьерами и Карианским полуостровом, ушла партизанить в полном составе. Так что семейный отряд Фордракисов наводил на цетов ужас, они появлялись из ниоткуда и уходили в никуда унося с собой ценные сведения, пленных или устроив очень скрытную диверсию.
Про полуостров скажем вкратце. Так вот в 2707 году, во время одной из бурных междоусобных войн, Карианский полуостров заявил, что империя будет идти лесом, а у них тут свое маленькое государство с блекджеком и козами. У греков было несколько особо уважаемых родов (по числу сегодняшних графских фамилий), и вот советом этих самых родов и должен был управляться полуостров. Совет сам себе избирал правителя на пару лет, а потом мог поменять его. В целом, греки считали, что это исторически идеальная форма правления, как была на старой Земле у их далеких предков, подаривших человечеству самых великих философов. В 2783 к власти пришел Дорка. Он взялся за объединение Барраяра и преуспел в этом деле, свободные греки тому только мешали. В 2787-2788 на полуострове шла война в которой активно действовали войска ближайшего к нему соседа Пьера Форратьера. Он уже тогда полностью оправдывал прозвище «кровавый». После того, как Эзар пришел к власти, грекам разрешили собственный суд вместо графского по вопросам, которые не касаются госизмены, но все равно приходилось делиться доходами с графом Форратьером и терпеть его власть. Так что эта ушедшая в глухое подпольное недовольство больная тема остается. Она похожа чем-то на историю с Ирландией. У греков есть славная история борьбы за свободу, свои герои, ядреные песенки про сраную форратьерскую армию, но на деле, они все часть большой империи и в Совете графов их представляет Форратьер (сейчас это отец Джесса Филипп Форратьер).
Семья Фордракис отлично общается со своими русскими родственниками, Леониду нравилось, с каким теплом обставляет дом и устраивает праздники тетя Елена. Единственная тема, которую запрещено на семейном совете поднимать — это история дяди Аполлона. Про дядю Аполлона можно много услышать, но в основном сильно нецензурного. Если убрать все эпитеты, то случилось вот что. Ближе к концу войны этот с позволения сказать родственник попал в плен. Он вернулся через полгода, очень странный, его раны были залечены, но он будто бы потерял какой-то внутренний огонь, стал вступаться за мутантов, если им хотели снять скальп, старался никого не убивать, а потом и вовсе пропал. На его поиски отправились, как водится, всей семьей, но не нашли. А потом поймали крашеную цетскую бабу. Бабы мутанстские здесь попадались нечасто, были в диковинку, ее не стали сразу убивать, было интересно. И тогда как-то ночью за ней явился пропавший Аполлон. Он выступил против братьев, он ранил Мудоса и пытался объяснить им, что женщина не военный, а ученый, что не причиняла никому вреда, нес еще какую то околесицу. Братья убили бы обоих, но вмешалась Елена и пока греки спорили, Аполлону и этой пленнице удалось бежать. С тех пор его заочно прокляли и надеятся, что предатель и коллаборационист был где-нибудь убит.
Однако, Леонид слышал, что как-то Елена говорила с его матерью Пенелопой, что получила письмо от Аполлона и ее беспокоит то, что она не может ему ни помочь, ни отказать. Но любая попытка в семье спросить что-то про Аполлона всегда заканчивалась лишь потоком мата в его сторону и запретом спрашивать. Аполлона Фордракисы хотели забыть как Герострата.
С отцом у Леонида отношения сложные, Филипп Фордракис человек жесткий и бескомпромиссный. Он, после предательства брата, любые проявления эмоций у сына рассматривал как слабость и блажь. А они были, и скрывать их эмоциональному греку было просто чертовски сложно, как через себя переступать. Отец одобрял или не одобрял друзей, вплоть до списка фамилий тех, кому запрещено подавать руку. Леонид не знал, как он может контролировать это в академии, но на всякий случай опасался. Хотя именно там можно было позволить себе немного воли и свободы. Лео нравилось быть душою компании, делать иногда совершенно сумасбродные вещи, спорить на опасные темы на грани устава. Вырвавшись из дома в Академии он отдыхал, ну или хотя бы старался, не боясь проявить себя. Он легко находил общий язык со всеми, подстраивался под собеседника, в разумных пределах, конечно.
Самая крупная ссора с отцом произошла, когда Леонид учился еще на 1 курсе Академии. Отец заявил, что настало время наказать Форратьеров за слишком большое давление на Карианский полуостров и отказ даровать свободу тем, кто ее заслужил своей кровью во время оккупации. Он активно призывал сына разделить это мнение, а также вполне прозрачно намекал, что сын, ежедневно находясь рядом с двумя Форратьерами, может увидеть и узнать что-то такое, что может стать “полезной информацией” как в подковерной, так и в открытой борьбе с этим семейством. Это было настолько неприемлемо и немыслимо, что Лео, забывшись, высказал прямо в лицо старшему родственнику все, что думал. Испытывая вполне понятную неприязнь к этой семье, он, тем не менее имел свои представления об офицерской чести, и быть шпионом, даже ради отца не собирался. Они полаялись с отцом до того, что обратно в Академию тот поехал с синяком на скуле. И требованием не перечить отцу, иначе он может оставить графский титул своему младшему брату Мудосу и лишить мятежного отпрыска фамилии, которой он недостоин. Возможно, это всего лишь фигуры речи. Но кто знает. Отец был ранен в голову во время гражданской войны, поправился, но это окончательно испортило ему характер. Врачи говорили, что мозг восстановился полностью, но видимо решил при этом наградить Филиппа Фордракиса взрывными приступам ярости.
Но хоть Леонид и отказал отцу в помощи с компроматом на Форратьера, он не мог удержаться от того, чтобы не наблюдать острым и недобрым глазом и запоминать все, что касается сложных характеров и поступков членов этой семьи.