- Игрок
- Veter
- Входит в группы
- Лондон • Кэмдэн • Дирижабли • Вокзал и станция дирижаблей Кингс-Кросс • Дирижабль «Альберт»
Статный мужчина, младший брат Брейндел Дизраэли. Несколько лет назад его имя было замешано в небольшом политическом скандале, после чего, поговаривают, мужчина сильно изменился. Ходят слухи, что он успел привлечь к себе внимание Красного Креста, однако никто не знает почему именно, ведь это очень уважаемый и благородный джентльмен.
Лорд Азриэл
У каждого историка, исследователя, ученого должна быть мечта. Именно мечта является тем двигателем, что позволяет человеку бороться с любыми сложностями, искореняя горечь слова «невозможно». Мир полон различных историй, он подобен свалявшемуся мотку лент — за какую ни схватишься, обязательно найдешь ее конец или узел, соединяющий ее с другой лентой.
Еще в детстве я полюбил работы Джонатана Свифта. Воображение мое захватывали картины несуществующих миров. Невозможно представить, что такие вещи просто рождаются в голове у человека, ни на чем не основываясь. Я всегда имел живое воображение, поэтому мне нравилось представлять себя главным героем книги, эдаким Гулливером, посещающим разные миры. Наверное, именно тогда у меня и появилась тяга к исследованиям. Мне нравилось раскапывать в старых книгах по истории факты и разбираться в них, находя крохи правды и вымысла. Вам покажется это сумасшествием, но вы удивитесь, узнав как много подсказок дает нам окружающий мир. В том числе со страниц книг.
Не буду говорить, что всю жизнь я посвятил поиску других миров — все же наряду с живым воображением во мне всегда присутствовал и ум. Но детское увлечение плотно засело в моем сердце, поэтому, отметя наставления родителей и старшей сестры, я не избрал путь политика или иного «джентльмена, пекущегося о благе всей Англии». Я получил образование в Оксфорде и начал путешествие длиною в жизнь.
Санкт-Петербург
В 1856 году я впервые побывал в России. Страна эта восхищала и немного пугала — так непохожа она была на мою родину. Фамилия сделала свое — и уже вечером я был на званом ужине, где имел удовольствие общаться с представителями семей высокопоставленных и широко известных всему Петербургу.
Однако не ради светских развлечений я покинул Англию. Здесь, в Санкт-Петербурге, проживал Эдуард Толль, знаменитый ученый и путешественник. Я познакомился с ним на Всемирной научной выставке в прошлом году, и, признаться честно, этот усатый мужчина сразу завоевал мою симпатию. Мыслями он был далек от высшего общества и со всеми держался просто, но все его рассказы и речи были столь искренни и эмоциональны, что невольно захватывали и буквально погружали в описываемую им атмосферу. Пожалуй, именно эту встречу я могу считать знаковой для себя.
Эдуард Толль
Как бы то ни было, но сейчас я находился далеко от дома и Толль был для меня единственным связующим звеном с внешним миром. Я поддерживал почтовую связь с семьей и, чему был удивлен, сестра всячески поддерживала мою поездку, что было для нее не свойственно. В одном из писем она обмолвилась, что подобный дипломатический жест (разумеется, речь шла о пребывании в России брата премьер-министра Англии) пойдет на благо отношений двух великих держав, ведь именно в этом они нуждались после окончания Восточной войны. Одним словом, я должен был вести себя хорошо и быть лицом дружелюбного британского льва. Впрочем, думаю, и я, и встречавшиеся мне тогда политики прекрасно понимали, что лев этот может при желании легко разорвать глотку тем, кто попытается выступить против него.
Но, стараясь держаться от политических игр как можно дальше, я несколько лет проработал с Толлем над планом его экспедиции на север в поисках Земли Санникова. Жизнь моя была довольно однообразна, когда в 1860 году в один миг всё перевернулось.
Я давно уже перестал удивляться чему-либо, находясь в России. Русские всё же слишком отличались от нас, англичан, чтобы я мог по-настоящему расслабиться и почувствовать себя как дома. Казалось, что они могут с одинаковой серьезностью рассуждать и о политике, и о завезенном на Сенную площадь медведе. Причем споры по обоим темам были столь эмоциональными, что я через пару часов начинал чувствовать себя не в своей тарелке. В один из вечеров, которые мне пришлось провести в гостях у князя Михаила Долгорукова, я решил освежиться и вышел на террасу.
— Да, подобные беседы и для меня крайне душны.
Резко обернувшись, я увидел стоящую под навесом небольшую скамейку, на которой сидела молодая женщина.
— Княгиня Долгорукова, прошу прощения, что нарушил ваше уединение. — Слегка улыбнувшись, я склонил голову в символическом поклоне.
— Мария, лорд Азриэл. Давайте хотя бы на минуту вырвемся из плена официальной духоты и подышим свежим воздухом.
Я вновь улыбнулся и подошел к скамейке.
— Что ж, договор довольно выгодный. Поэтому, надеюсь, вы не сочтете за труд принять и некоторые мои требования.
— Я заинтригована, лорд Азриэл.
— Прежде всего, нам нужно уравнять друг друга в правах на отдых в этом прекрасном месте. Поэтому вы не будете против, если я составлю вам компанию на этой скамейке, — с этими словами я сел рядом с Марией, — и попрошу вас также опустить все титулы и называть меня Азриэл.
Она улыбнулась в ответ и посмотрела мне прямо в глаза. Как любят говорить поэты, в тот миг время остановилось. Я видел в ее взгляде интерес, тоску и одиночество. Эта гремучая смесь увлекала и завораживала, и я как-то иначе посмотрел на княгиню. Несмотря на внешнюю строгость, она на самом деле была очень молода и выглядела прекрасно. Черт, она действительно была очень красива. На ужине я познакомился и с ее супругом — князем Михаилом Долгоруковым. Мужчина был явно старше нее, они не производили впечатление счастливой пары, хотя ни одного из них нельзя было упрекнуть в невнимательности или холодности к супругу — что ж, довольно привычная картина для браков подобного уровня.
Но этот взгляд выдавал многое.
Молчание затянулось. Видимо, это почувствовала и княгиня, так как первой произнесла:
— Что ж, лорд… — Она замолчала на секунду, словно поправляя себя. — Азриэл, и как вам нравится наша страна?
Далее у нас завязалась довольно стандартная светская беседа. Я рассказал о своих впечатлениях и об Англии. Она вежливо задавала вопросы и отвечала на мои. Весь тот разговор был словно ширмой для нас обоих. Да, мы говорили о чем-то, но это было неважно — глаза наши вели свой собственный диалог. О, тогда мы оба не знали, чем это всё может закончиться.
Мое пребывание в Санкт-Петербурге затягивалось. Я с интересом посещал местные библиотеки и открытые лекции, знакомился с историками и исследователями и продолжал работу с Толлем. Эдуард активно занимался поисками финансирования экспедиции, но все мои мысли были обращены к Марии. После той встречи на террасе мы не виделись недели две — все это время я не мог перестать думать об этой женщине. Когда же спустя две недели мы встретились на балу, я понял, что чувства мои взаимны. Едва увидев меня, княгиня улыбнулась. Это не была обычная улыбка — она улыбалась глазами и смотрела прямо на меня. Поздоровавшись со всеми высокопоставленными гостями и выразив хозяину дома свое уважение, я подошел к Марии.
— Окажет ли мне княгиня честь, согласившись на танец?
Она просияла.
— О, как княгиня сможет отказать английскому лорду?
Я улыбнулся в ответ и протянул ей руку.
Мы были вместе всего один танец — украденное мгновение для нас обоих. Большего не могли нам позволить рамки приличия и мои новые русские знакомые, которые хотели засвидетельствовать свое почтение и непременно пообщаться со мной. Во время этих разговоров наши с Марией взгляды иногда пересекались — я видел ее то возле супруга, то беседующей с какими-то престарелыми дамами.
Так продолжалось несколько месяцев. На очередном званом вечере мы встретились с княгиней вновь. Она была всё также приветлива, но в ней чувствовался какой-то страх. Какое-то волнение. Она весь вечер провела рядом с супругом. Находиться рядом с ней и не иметь возможности поговорить! Я злился, на себя, на всех окружающих, на глупость своего положения. Мне тяжело было сдерживать эмоции, но маске внешнего спокойствия меня учили еще с детства, поэтому никто из моих собеседников не мог почувствовать моего настроения. Утомившись от разговоров, я решил сделать перерыв и, уточнив у слуги местоположение домашней библиотеки, отправился туда. Комната была плохо освещена, но я не спешил исправлять это. Пройдя к окну, я опустился в кресло и задумался. Мое уединение было грубо нарушено кем-то, кто только что вошел в комнату.
В полумраке комнаты виднелась фигура женщины, которую я бы узнал из тысячи. Она явно зашла в библиотеку не следом за мной, а в поисках тишины. Я боялся заговорить, словно от этого видение могло исчезнуть. Мария некоторое время постояла у двери, словно выдыхая и прогоняя тяжелые мысли, после чего направилась к окну. И в тот момент увидела меня.
Она замерла. Я не видел ее взгляда, но понимал, что он направлен на меня.
Сохраняя молчание, я медленно поднялся, всё еще смотря прямо в ее глаза. Она не двигалась, а я, шаг за шагом, сокращал расстояние между нами. Мы оба были связаны сотнями «нельзя». Мы оба всегда должны были помнить, кем мы являемся. Мы оба не имели права на то, чтобы руководствоваться чувствами. И мы оба понимали, что рядом стоит человек, без которого жизнь уже невозможна.
Я медленно поднял руки и заключил в них лицо княгини. Кожа, мягкая и нежная, опьяняла. Я почувствовал, как слеза покатилась по ее щеке, и вместе с этой каплей все барьеры рухнули. Я притянул ее к себе и поцеловал. Она ответила и крепко обняла меня. Сейчас мне кажется, что то было начало конца.
Дальше жизнь завертелась в сумасшедшем водовороте тайн и страстей. Мы тайно встречались с Марией — то были для меня мгновения настоящего счастья. Я многое о ней узнал, от чего чувства мои становились лишь ярче и сильнее. Несчастный брак из-за статуса, грубоватый муж, невозможность разорвать этот порочный круг, бесконечные пристальные взгляды всей родни, ожидающей от нее рождения наследника — всё это душило и рвало ее на части. Марии хотелось свободы, собственного дела всей жизни и возможности принимать решения самостоятельно. О, это была воистину волевая женщина. Сильная и очень опасная. Пожалуй, это меня привлекало в ней особенно сильно. Князь Долгоруков часто отсутствовал по делам дома — те ночи и дни мы проводили с Марией в моем небольшом особняке в предместьях Петербурга. Тогда мне казалось, что счастливее времени представить нельзя.
Сестра не раз присылала мне письма с вопросами, почему я всё еще не вернулся в Англию — на часть из них я не отвечал, на некоторые отписывался о неотложных делах. Ворох лжи накрывал нас всё сильнее, но у нас не было сил и желания отрываться друг от друга. Сейчас я понимаю, как был наивен и глуп.
Была осень 1861 года, когда мы встретились с Марией в парке, где любили прогуливаться вечером. Она была непривычно молчалива, задумчива и, казалось, на что-то злилась. Разговор не клеился. В какой-то момент я остановился и попросил ее быть честной со мной. Она глубоко вздохнула.
— Азриэл, я боюсь, что мне придется на несколько месяцев уехать из города.
Она замолчала. Я понял, что она собирается с мыслями, поэтому не стал ее перебивать.
— Я жду ребенка. Твоего ребенка. Михаил не должен узнать об этом, поэтому уже неделю назад я договорилась с госпожой Фрейд, специалистом по душевным болезням. Я заплатила ей приличную сумму за то, чтобы она рассказала всем о моей якобы болезни, о том, что для лечения мне нужны покой и свежий воздух...
Я, не останавливаясь, шел рядом с ней, пребывая в некотором шоковом состоянии. С одной стороны, я поразился тому, что Мария уже всё продумала и решила. С другой, я понимал, в какой международный скандал может превратиться весть о нашем ребенке. Но все эти мысли ни в какое сравнение не шли с той радостью, что захлестнула меня. Я действительно любил эту женщину и был рад тому, что у нас родится ребенок. На этой мысли я остановился и крепко обнял ее.
Мне не нужно было ничего говорить — я знал, что Мария всё понимает не хуже меня. И тот факт, что она решила оставить ребенка, говорил мне о многом.
— Я всегда буду рядом.
— Нет. — Она была сосредоточенна, но не торопилась вырваться из моих объятий. — В ближайшее время нам надо быть осторожнее, иначе всё, чего я добилась за последние годы, пойдет прахом. Этого нельзя допустить.
— Ты скажешь Михаилу, что это его ребенок? — Я был спокоен, но мысль о том, что этот человек может стать, пусть лишь на бумаге, но отцом моего дитя, приводила меня в бешенство.
Мария фыркнула.
— Разумеется, нет. Это невозможно. — Она вновь задумалась, после чего, словно не желая выдавать свой план, сказала: — Я пристрою ребенка в надежные руки.
— Мария, это глупо. Я могу вывезти его в Англию, там он не будет знать ни нужды, ни…
— Нет. — Она резко оборвала меня и наконец отстранилась. — Риск слишком велик. Ах, Азриэл, ты не понимаешь, что будет, если все узнают. Поверь, деньги смогут обеспечить нашего ребенка всем.
Я внимательно смотрел на эту женщину — она не отводила строгого взгляда.
— Что ж, с этим-то я смогу помочь.
В тот оставшийся вечер воздух был наполнен ожиданием. Ожиданием разлуки, трудностей и перемен. Я не мог представить, как всё сложится в дальнейшем, но сейчас у нас был только этот прекрасный осенний вечер и мы, шурша опалыми листями, по яркому ковру уходили в дебри парка.
Экспедиция
1864 год встретил меня радостными известиями — Толль наконец раздобыл финансирование и мы могли начинать наше путешествие.
К тому моменту наши встречи с Марией стали редкими, но по-прежнему я чувствовал к ней глубокую привязанность. Несколько лет назад у нас родилась дочь Лира, которую Мария оставила на попечении у одной цыганской семьи (что привело меня, признаться, в шок и ярость, учитывая образ этого разнузданного народа с Сенной площади) и заверяла, что люди они порядочные и хорошие, а кроме того, за ребенком присматривает одна дама, которой Мария полностью доверяет. Ребенку в столь малом возрасте ничего особого и не требуется, кроме любви, внимания и еды, а это он получит вдоволь.
Я не раз пытался узнать у нее, где живет наша дочь, но Мария отказывалась говорить и заклинала меня держаться подальше от ребенка, так как один визит мог всё раскрыть и погубить. До сих пор виню себя за то, что послушался, но не поддаться уговорам этой женщины тогда было выше моих сил.
Однако сейчас мои мысли были обращены к предстоящему путешествию на север. Сборы были закончены, и мы погрузились на дирижабль. Толль лично стоял у штурвала, постоянно сверяясь с картами ветров и компасом. Вместе с нами в путь отправился известный британский археолог, виконт Александр Кин, а его жена, Виктория.
Землей Санникова Толль грезил с молодости — собранные им обрывки информации и сведений других путешественников десятилетиями складывались в возможный маршрут, по которому мы должны были пройти в ближайшие месяцы. Путешествие это было не из легких, так как впереди нас ждал холод и сильное испытание не только для нашего оборудования, но и для нас самих.
В те минуты, когда Толль не находился за штурвалом, он сидел в капитанской каюте и вел записи, бережно фиксируя всю историю нашего путешествия. В один из вечеров я застал его за дневником.
«Горизонт совершенно ясный. В направлении на северо-восток…»
Он отвлекся на шум и поднял голову.
— Азриэл, друг мой. Ну что, не ожидали мы такой скверной погоды? — Он усмехнулся и отложил карандаш в сторону. Что мне особенно нравилось в этом человеке — он никогда не терял присутствия духа.
— Эдуард, умоляю вас, говорить с англичанином о скверной погоде — это словно подбрасывать сухие дрова в пылающий костер. — Я улыбнулся и сел в кресло напротив Толля. — Скверная погода и Лондон, вот воистину неразделимые слова. А это так, временные трудности, которые, я уверен, мы мужественно перенесем.
Толль рассмеялся и потянулся к графину.
— Прекрасные слова, за которые обязательно надо выпить! — Он разлил темную жидкость по бокалам и поднял свой, приглашая меня к тосту. Я не заставил его ждать, так как алкоголь крайне помогал преодолевать холодный ветер. — Кто ищет, тот найдет.
Раздался легкий звон хрусталя, после чего я сделал глоток из своего бокала, а Эдуард осушил свой почти залпом.
— Азриэл, гляжу, что за столько лет пить по-русски вы так и не научились. — Он привычным жестом вытер усы и широко улыбнулся.
— Англичане распитие любого напитка любят превращать в целый ритуал, поэтому, Эдуард, не отнимайте от меня привычек с родины. — Я сделал еще один небольшой глоток.
— О, друг мой, да вы сентиментальны. Никогда бы не сказал. — Эдуард вновь схватил карандаш. — Что ж, пока у меня еще есть свет, я хотел бы закончить свои записи.
— Не буду мешать. — Третьим глотком я осушил бокал и, попрощавшись, отправился в свою каюту.
Путешествие затягивалось, компас начал сходить с ума. Нас всё чаще заносило в неописуемые вихри, кидавшие дирижабль из стороны в сторону. Самочувствие и боевой дух команды начали ослабевать, но и сейчас перед моими глазами встает образ Толля, крепко держащего штурвал и ведущего войну с непогодой. Я видел в нем негаснущее пламя мечты и веры — именно они, мне кажется, позволили нам выжить в том путешествии и не разбиться.
Спустя еще неделю в одну из бурь дирижабль закрутило так, что Толля отбросило на несколько метров. Мы пытались подобраться к вертящемуся рулю, но это бы грозило нам сломанными конечностями. Я помню, как мы одновременно с Эдуардом навалились на штурвал и остановили вращение. Но дирижабль продолжало нести куда-то вверх, кидая из стороны в сторону. Ветер сшибал нас с ног, но вся команда проявляла мужество и не покидала палубу. Нас закручивало всё выше и выше, голова моя начала кружиться. Я посмотрел влево и увидел, что у части экипажа носом пошла кровь, а девушка-инженер лишилась чувств — ее тут же подхватил молодой парнишка и крепко привязал к поручню.
Сознание путалось, руки не слушались меня. Я видел, как рядом со мной Толль борется с теми же приступами дурноты, и не мог позволить себе разжать руки и опуститься на пол. С кормы раздался чей-то крик — мы с Толлем резко обернулись, но в такой темноте было не разобрать, в чем дело. Наши взгляды встретились.
— Держите штурвал, я посмотрю. — Я похлопал капитана по плечу и, цепляясь за веревки, начал медленно пробираться по мокрой и скользкой палубе к тому месту, где раздался крик. Лицо кололо и резало от маленьких ледяных капель, я почти не чувствовал пальцев. На корме я увидел нашего штатного механика, который лежал без сознания, и Александра Кин, который пытался оказать ему помощь. Я кинулся к ним и с ужасом увидел, как от очередного толчка Александр теряет равновесие и падает за борт. Я буквально прыгнул на механика (кажется, его звали Иван), чтобы того тоже не унесло за борт. При этом я сильно ударился плечом, что слегка взбодрило меня. Голова по-прежнему кружилась — я понимал, что мы забрались так высоко, что воздух здесь был сильно разрежен. Именно из-за этого у людей и шла кровь из носа, именно этим объяснялось головокружение и звон в ушах. Я судорожно цеплялся одной рукой за борт, другой — за Ивана, когда поднял взгляд к небесам.
Я не поверил свои глазам. То ли разум начал покидать меня, то ли, наоборот, сознание прояснилось, но я четко увидел просвет меж грозовых облаков и снежных вихрей. В нем, словно вырванная страница из книги с картинками, мне явилось нечто невозможное. Спустя несколько секунд очередной порыв ветра ударил меня о поручень, и я зажмурился. Когда открыл глаза, чудесное видение пропало.
Я не мог поверить своим глазам, но память заботливо воскресила во мне любимые с детства истории. Заиндевевшими губами я прошептал: «Лапута». Я вспомнил мою любимую часть из похождений Гулливера, где речь шла о летающем городе, и попытался вновь вглядеться в темные облака — увы, больше проблесков в них не было. Но я готов был поклясться, что минуту назад видел там город! Город в облаках!
Спустя несколько часов буря утихла. Я спустился в каюту, в которой проживали Кин с супругой и нашел несчастную женщину в полуживом состоянии, с разбитой головой, лицо ее было залито кровью. Мне пришлось сообщить ей ужасную весть, о том что ее муж погиб, спасая члена экипажа.
Толль обошел весь дирижабль и констатировал, что дальше мы двигаться не можем — дай бог нам добраться обратно. Говоря это, он выглядел подавленным, словно ощущая близость к своей мечте и отворачиваясь от нее.
Я поделился с ним увиденным, но то ли он списал всё на временное помутнение рассудка, то ли судьба команды его волновала в тот момент больше, — он не проявил яркого интереса, всё-таки цель его поисков находилась на земле, а не в воздухе. Одним словом, весь обратный путь я провел в размышлениях. Никогда еще время не текло так медленно.
Персона нон грата
Едва мы прибыли в Санкт-Петербург, как на следующий же день ко мне буквально ворвалась Мария. Она выглядела напуганно, такой я раньше ее не видел. Мои мысли мигом вылетели из головы, и я бросился ей навстречу.
— Азриэл! — Она схватила меня за руку. — Михаил узнал! Он узнал!
В тот момент я не понял, что она имеет в виду, так как увиденное в путешествии никак не отпускало мое сознание.
— Он узнал о Лире! — Мои глаза широко раскрылись. — А сейчас он направился к ней и… Азриэл, он… он… он сказал, что покончит с этой историей и… я боюсь, что девочка умрет!
Я сжал ее локти и поймал взгляд.
— Где наша дочь? — спокойно и четко спросил я.
Мария, плача, назвала адрес в какой-то деревушке. Коротко поцеловав ее, я быстро вышел.
К вечеру я прибыл на место и сразу же отправился в дом той цыганской семьи, где находилась моя малышка Лира. Мои мысли путались — с одной стороны, я никогда ранее не видел дочь, с другой — сейчас должен был спасти ее жизнь.
В сенях было темно, и я остановился, услышав громкий разговор.
— Немедленно говори, где она, дрянь!
Раздался звук удара хлыста о деревянный пол. Да, Мария не раз говорила о любви супруга к верховой езде и такому вот обхождению с лошадьми.
— Умоляю, я не знаю, где ребенок! — причитал с ужасом женский голос.
— Вы все сговорились у меня за спиной! Ну ничего, сейчас я всё здесь обыщу!
Еще один удар хлыста и звук роняемой мебели. Больше ждать я не мог.
Спокойно распахнув дверь, я вошел в слабо освещенную комнату. Она была большой и довольно неплохо обставленной. В паре метров от меня на полу сидела приличного вида женщина, а у окна силился перевернуть кровать мой знакомый, князь Михаил Долгоруков.
Женщина заметила меня первой и испугалась еще больше. Глаза ее и так были полны слез и ужаса. Я сделал ей знак уходить. Просить ее дважды было не нужно — женщина, боясь встать, буквально выползла из комнаты, а в сенях уже поднялась на ноги и, громко хлопнув входной дверью, пустилась бежать. На этот звук обернулся князь. Он замер, увидев меня, и крепко сжал хлыст, которым до этого разбрасывал в стороны подушки.
— Ты, — процедил он и медленно двинулся в мою сторону. — Ты, паскуда! Я принимал тебя у себя дома, считал дорогим гостем, а ты вот чем мне отплатил, английская погань!
— Михаил. — Голос мой был спокоен, хотя внутри всё клокотало. — Мы цивилизованные люди и…
— Не смей так со мной разговаривать. О, я подозревал, что Маша завела кого-то на стороне, и зря ты думаешь, что ты один такой в ее жизни! Но ты… Ты! — Князь ногой отбросил в сторону стул, сокращая между нами расстояние. — Я убью тебя, а после разберусь с ребенком.
Тут словно пелена гнева затуманила мой рассудок. Я не мог позволить Михаилу убить Лиру, поэтому, когда он замахнулся на меня, я перехватил его руку и мы схватились в борьбе. Я был сильнее, но князя подпитывала ярость. Он отбросил в сторону хлыст и пытался дотянуться до моей шеи. Несколько минут мы боролись и кружились по комнате, роняя встречающиеся на нашем пути предметы. Я попытался вырваться из рук соперника, но он, видимо, в тот же момент хотел выполнить какой-то свой маневр. У меня не было в мыслях убивать его, мне нужно было просто его остановить, объяснить… Но вдруг раздался звук бьющегося стекла, и Михаил, оступившись, выпал на улицу из окна второго этажа. Я бросился на улицу к князю и был поражен неестественностью его позы. Я аккуратно его перевернул и в тот момент понял, что мужчина упал крайне неудачно, прямо на шею, тем самым ее сломав. В этот момент на меня накатила волна осознания всех возможных последствий. Еще раз взглянув на тело Михаила, я вышел со двора и направился в Санкт-Петербург.
На следующий же день ко мне пришли жандармы — что ж, я был готов и уже отправил письмо сестре. Я понимал, с какими проклятиями она его прочтет, но выхода у меня не было.
События следующих нескольких месяцев я вспоминаю, как в тумане — бесконечные допросы, дипломатические визиты, подковерные игры и интриги. И ожидание. Дело дошло до открытого слушания — громкий процесс, за которым внимательно следил весь мир. Я чувствовал себя опустошенным, но сохранял лицо, понимая, что английские дипломаты прикладывают все усилия, чтобы вызволить меня из заточения. Против меня не было доказательств — на месте смерти князя найдены лишь его именной кнут и следы явной борьбы. По совету представителей дипкорпуса я не должен был признаваться в убийстве. Как заученную мантру, я уверенным голосом повторял, что князь напал на меня и я был вынужден защищаться. Показания женщины, которую до моего прихода допрашивал князь, косвенно подтверждали эту версию. Я чувствовал, что политическая верхушка Санкт-Петербурга раскололась: сам император желал для меня строгого наказания и не верил в невиновность, тогда как весь дипломатический русский корпус старательно пытался замять данное дело (моим делом занимался сам князь Горчаков, «железный канцлер» Российской империи). Уверен, что без вмешательства моей сестры, Брейндел Дизраэли, на тот момент уже премьер-министра Англии, здесь не обошлось. От чего мне становилось лишь еще тяжелее.
Процесс был громким, по его итогам меня признали невиновным, но объявили персоной нон грата в России. Всё то, чем я жил последние годы, в один момент оказалось для меня перечеркнутым.
Толль во время процесса поддерживал меня и всячески старался помочь, тогда как Марию я не увидел ни разу. Из рассказов Эдуарда я понял, что в истории с ее супругом общество посчитало Марию жертвой обстоятельств — о ребенке никто не узнал, поэтому в глазах публики я выглядел ревнивым ухажером, который подло расправился с князем Долгоруковым. Что ж, пусть так, но моя дочь осталась жива.
Я садился на поезд с тяжелым сердцем. Сопровождаемый дипломатами, я видел в окне удаляющийся перрон со стоящим на нем Эдуардом Толлем, но не увидел стройный силуэт женщины, встреча с которой привела к столь роковым последствиям.
И снова Лондон
Мое возвращение домой в 1865 году было похоже на один из кругов ада, о котором писал Данте. Непрекращающийся поток осуждения, светских шуточек и любопытства — всё это я заслужил. С другой стороны, я понимал, что здесь к отголоскам моей питерской истории относятся, как к очередной интересной статье из газеты, а не как к чему-то серьезному. Конечно, дома во всем винили русских и не верили в мою виновность.
Разумеется, меня ожидал серьезный разговор с сестрой. Как всегда, я готов был спорить с ней до победного конца, но не в этот раз. Я молчал и просто слушал ее бесконечные наставления. Конечно, она упоминала о том, что я таким поведением опорочил не только честь семьи (в первую очередь Дизраэли, а не Долгоруковых!), но и всю Англию. Она разошлась не на шутку, когда в какой-то момент замолчала, уселась в кресло и устало опустила голову на руки.
— Ты не представляешь, чего мне только стоило вытащить тебя из этого русского плена. Неужели ты не понимаешь, что мог там умереть? Один только Бог знает, что в головах у этих русских!
В тот момент я осознал, что во всей этой ситуации Брейндел злилась не из-за моего поступка как такового. В ней чувствовался страх, что ее сил могло не хватить, чтобы спасти меня.
— Прости меня, но я не мог поступить иначе.
Она молча посмотрела на меня и больше не сказала ни слова.
События последних лет сильно изменили меня. Оказавшись в своем старом кабинете, я много писал и читал. В тот момент сестра всячески пыталась контролировать меня. По ее совету (которому я не мог отказать) я взял себе двух учеников. Это оказались две девушки, причем весьма смышленые. Первую звали Мелоди Уильямс, и со временем она даже стала моей личной помощницей. Девушка была общительной и доброжелательной, поэтому я периодически делился с ней своими мыслями касательно исследований — мне не было важно ее мнение, но без Толля мне не хватало собеседника. Казалось, ее порой пугали мои смелые высказывания, что для достижения цели можно пойти на что угодно. Что даже человеческая жизнь меркнет рядом с тем светом знаний, который нам дарит новое открытие — научное или историческое. Всё это — бесценные сокровища мира, ради которых человечество не должно скупиться ни на что.
Второй ученицей для меня стала особа во всех смыслах неожиданная. Луиза Каролина Альберта Виндзор, одна из дочерей королевы Виктории. Я помнил эту девушку еще в юности — картина, открывшаяся моему взору во время нашей новой встречи, сильно удивила меня. Поговаривали, что после убийства ее отца, принца-консорта Альберта, принцесса сильно изменилась, закрылась и ушла в себя. Но опытным взглядом я приметил в ней живой интерес к истории и путешествиям. В отличие от Мелоди, она не молчала, а много спрашивала — об экспедиции на север, о Толле и о дирижаблях. Она, словно губка, впитывала все мои рассказы и улавливала в них самые важные части.
Как я уже сказал, Санкт-Петербург сильно изменил меня. Я стал жестче и собраннее. Я хранил воспоминания о той женщине, которую когда-то встретил на террасе дома Долгоруковых, о маленькой девочке, которую никогда не видел (к слову, я писал письма Марии с просьбой перенаправлять их Лире), о случайно убитом мною Михаиле и о капитане дирижабля Эдуарде Толле. Только он и остался в моей жизни после всех тех событий. Несколько раз он прилетал в Лондон, где мы часами беседовали о его поисках и о том, что увидел я в том путешествии. Летающий город не оставлял меня, но никаких источников, кроме детской книги Джонатана Свифта, у меня в руках не было.
После последнего неудачного путешествия Толль тотчас подал прошение о финансировании новой экспедиции. Он был совершенно уверен, что цель была близка, и смутно упоминал в разговоре со мной какие-то «знаки». Толль, хотя и имел славу эксцентричного безумца, был одним из тех людей, которыми Российская империя по праву гордилась и пестовала их безумство в надежде, что оно подарит новые открытия. Но… казначейство внезапно вернуло его запрос с подписью «отклонено». Теперь он готовился вложить в следующую экспедицию всё, что было у него за душой — имение, все деньги и семейные драгоценности. Я ничем не мог ему помочь и от этого мне было тяжело. Но Толль не унывал — в его взгляде всё еще горел огонь мечты, за которой он охотился всю жизнь. Я посмотрел на него тогда и понял, что он обязательно найдет свою Землю Санникова. А мне предстоит разгадать свою собственную загадку. Если бы я знал тогда, что вижу Эдуарда в последний раз, я обязательно бы сказал ему спасибо за ту веру в свою мечту, которой он наделил меня.
В 1875 году, спустя несколько месяцев после последнего визита Эдуарда, из Санкт-Петербурга пришла новость, к которой я был не готов: Эдуард Толль вместе со всем экипажем пропал без вести.
Отказ
Так как дорога в Россию мне была закрыта, я не мог узнать все подробности, связанные с пропавшей экспедицией. Я писал Эммелине, жене Толля, — но в ответ от нее я получил лишь короткую записку «Не пишите мне более. Э. Т.». Что было причиной такой холодности — не знаю и по сию пору. А в мою бытность в Петербурге мы с ней едва друг друга знали.
Всё свободное время я проводил в поисках информации о летающем городе, но всё было напрасно. Отчаявшись, я понял, что мне необходимо повторить наш маршрут до Земли Санникова — возможно, тогда я бы смог вновь увидеть город в небесах и добраться до него. Поддержки со стороны Англии, учитывая мое недавнее прошлое, я искать не мог, поэтому я отправился в единственное место, где мог быть услышанным, как мне тогда казалось. В Красный Крест — данная организация была известна не только своей обширной гуманитарной деятельностью, но и финансированием научных и исследовательских проектов. Моя прошлая ученица, Мелоди Уильямс, как раз ушла работать туда — кажется, конкретная работа на барона фон Вечеру прельстила ее больше, чем абстрактное научное знание. Она всегда была хороша в поиске средств и познакомилась с бароном во время переговоров об очередной стипендии для молодого выдающегося британского историка.
Так я приехал в Вену, где имел встречу с бароном фон Вечерой. Встреча эта прошла совсем не так, как я себе представлял. Барон был вежлив и сдержан, но ясно дал понять, что Красный Крест не будет финансировать мою «сумасшедшую экспедицию». Так, опустошенный, я вернулся в Лондон ни с чем.
Необычные обычаи цыган
Цыгане — интересный народ: многие антропологи сходятся в том, что среди предков своих они имеют и египтян, и турок, и кого только там не намешано.
Как-то тебе попалась интересная заметка в «Русской правде», написанная в 1850х годах студентом факультета истории Эдуардом Толлем. Он путешествовал по Средней Азии в рамках своей студенческой практики (есть в России такой обычай — перед выпуском отправлять молодых специалистов «понюхать пороху» реальной работы), где и записал ряд сказок, которые цыгане передают из поколения в поколение.
Молодой Толль верил, что в этих легендах, разбросанных по разным этносам, скрыты подсказки к тайнам древности, загадкам истории, которые человечеству только предстоит решить.
Как бы то ни было, они показались тебе интересной мифологемой, особенно сказка о Кузнеце.
В 1953 году ты путешествовал по Бессарабии и стал свидетелем отвратительной сцены: толпа мужиков привязывали цыгана к дереву. Тебе даже показалось, что они пытаются нанести ему непоправимый вред. Ты прикрикнул на местных жителей, и они сказали что цыган увел у них лошадь и теперь они в своем праве. Ты напомнил им, что причинять человеку вред из за денег - недопустимо и предложил оплатить ущерб. Местные легко согласились - похоже, на них повлияла твоя прочувствованная речь. А тебе, помимо всего прочего, было интересно пообщаться с цыганом - когда еще представится такая возможность?
Цыган сказал что его звать Микой, что едет он на свадьбу а коня увел в подарок семье невесты и теперь он твой должник. Тут ты вспомнил про читанную сказку и попросил в благодарность отдать тебе то чего цыган дома найдет и чего никак не ожидает.
В назначенное время ты пришел в трактир, но Мики так там не оказалось. Впрочем, сельчане быстро указали тебе на дом цыгана. Дома Мики тоже не было, зато там была его жена и соседи.
Ты рассказал собравшимся, зачем ищешь Мику и цыгане сильно обрадовались:
"Вай-вей", - сказали они - "добрый человек!" Конечно, отдадим мы тебе обещанное дитя! Жизнью клянемся!
Так ты узнал, что эти странные люди хотят отдать тебе живого ребенка, да еще и непонятно какого: не было у них этого ребенка, обещали найти.
Ты повернулся и уехал: чужие дети были тебе не нужны. Потом ты думал, что тебе очень повезло - непонятно, чтобы ты делал, если бы они и правда отдали тебе младенца. Дикий народ!
Каждый англичанин
Это рекомендации, как можно отыгрывать стереотипного представителя нации. Будет здорово, если все будут стремиться к такому «фасаду» — скрывая за ним настоящих людей, со множеством противоречий и проблем.
- чувствует свое превосходство над остальными нациями и странами мира;
«Англичане пишут слова “Я” и “Бог” с большой буквы, но “Я” — с несколько большей, чем “Бог”» - боготворит своего монарха;
«Боже, храни королеву!» - в 17:00 пьет чай;
«Говорят, по сорту чая можно определить характер человека» - состоит в каком-нибудь клубе;
«Если человек не состоит в каком-нибудь клубе, то это даже подозрительно!» - любит говорить о погоде;
«Только не начинайте обсуждать с англичанином погоду, иначе ваша беседа затянется надолго!» - не станет кричать и ругаться прилюдно;
«Эмоциональный диапазон зубочистки» - считает важным оставить след в истории, написав очерк в газету;
«— Да в Лондоне куда ни плюнь — везде сплошь философы и писатели. И каждый Шекспир, не меньше!
— А что вы от них хотите? Это же англичане» - с детским любопытством относится ко всему необычному;
«Странно слышать от вас столь скептические высказывания. Кажется, именно Англия — родина рыцарей круглого стола, путешествий Гулливера и прочей поэтической небылицы» - не любит ирландцев.
«Человек в суде считается невиновным, пока не докажет, что он ирландец»
Molly’s pub
Лондон - город чинных джентльменов и статных леди. Кирпичная кладка домов, аккуратные освещенные улочки, неспешно прогуливающиеся парочки - всё в этом городе подчинено какому-то внутреннему, одним лондонцам знакомому, порядку. На фоне этих официальных зданий выделяется заведение под названием “Molly’s Pub”. Ирландский паб - местечко шумное, но даже английские джентльмены не чураются заходить сюда пропустить кружечку пива и расслабиться под звуки ирландской музыки. Завсегдатаи этого места знают, что здесь есть свои правила, сложившиеся за годы существования паба. Главное правило - никаких разборок на территории паба. Если кто-то достает оружие в этой “маленькой лондонской Швейцарии” и начинает вести себя плохо, то становится носителем так называемой черной метки. Охранники и сотрудники паба могут наказать виновника прямо на месте - старые посетители знают, что вмешиваться не стоит.
Хозяйка заведения оставляет право за собой и своими сотрудниками не пускать в паб людей с оружием или попросить сдать его на барной стойке. Разумеется, оружие будет возвращено, когда вы захотите покинуть это заведение.
Экспедиция Эдуарда Толля
Эдуард Толль, известный русский археолог, пропал без вести в 1875 году вместе со всей своей Второй экспедицией, в которую входила и Марта Бергенсен. Ходят слухи, что рыбаками была найдена полуживая и едва ли находящаяся в здравом уме София Энгастромену, студентка-гречанка, бывшая его ассистенткой... Говорят, что девушку поручили профессиональным заботам медиков Наррентурма — но неизвестно, сколько разума им удастся вернуть бедняжке.
Эммелина Толль отказывается признавать себя вдовой, на данный момент учится на факультете своего мужа и твердо намерена найти пропавшую экспедицию. Впрочем, все смотрят на женщину сочувственно, определенно считая, что от горя она повредилась умом — бросила прошлую карьеру и забросила своих детей ради смутной надежды.
Эдуард Толль
С именем Эдуарда Толля связан и другой известный археолог — англичанин лорд Азриэл Дизраэли, младший брат премьер-министра Великобритании. Над Первой экспедицией они работали вместе. Экспедиция состоялась в 1864 году на деньги Российской империи, особых успехов не принесла — но, как говорили, дала немало зацепок. Марта отмечала, что они сумели забраться крайне далеко и все страдали от недостатка кислорода, так что у некоторых членов команды были даже галлюцинации. Тем не менее, настроение у нее было приподнятое, а Толлю она верила безоговорочно. Следующую экспедицию они подготовят с учетом проблем первой — а значит, обязательно достигнут никем не виданной земли Санникова. Даже тот факт, что в этой экспедиции погиб известный британский археолог, Александр Кин, а его жена, Виктория получила серьезные ранения, не повлиял на энтузиазм исследователей.
Но проблемы посыпались на экспедицию Толля одна за другой. Его компаньон, английский лорд, обвиняется в убийстве российского князя Михаила Долгорукова, брата императорской любовницы. Целый год идет следствие — и англичанина наконец просто вышвыривают из России. Было пообещавшее финансирование министерство отзывает свое решение и признает экспедицию «не целесообразной». Толль всё равно собирает экспедицию, в течение десяти лет привлекая частные фонды, тратя до последней копейки все свои деньги — и пропадает.
После пропажи экспедиции Толля в «Красный крест» обращался его партнер Дизраэли. Барон фон Вечера, несмотря на то, что обычно благосклонно смотрел на различные мирные исследования и старался им помогать, — англичанину отказал. Ходили слухи, что мисс Уильямс, новый секретарь барона, в прошлом была в ученицах в лорда Азриэла — и вынесла из этого ученичества не лучшие впечатление. Доходил так же говор, что Эммелина Толль с лордом Азриэлом Дизраэли отказалась переписываться напрочь и в коридорах университета иначе, как «предатель и трус», его не именовала.
Безумный Археолог.
Основателем кафедры археологии при Историко-Географическом Факультете Императорского Университета был Адам Леон Сапега.
В середине 19-ого века имя Сапега прогремело от Дуная до средней Волги.
Но Адам Леон умудрился прожить жизнь, казалось бы, не замечая и не различая ни русских, ни поляков - они и не интересовали его особенно сильно.
Адама Леона всю жизнь интересовало гораздо скифы, греки и ассирийцы. И не живые, а мертвые, давно пропавшие цивилизации. Всю жизнь он метался по миру, не разбирая границ, не замечая их - мимо луддитов и русских войск, - разыскивая библиотеки, старые архивы, антикварные лавки - и скупая книги, документы, тексты, а потом годами просиживая за ними
Его студенты - Эдуард Толль, Екатерина Шлиман - с абсолютно серьезными лицами и хором утверждали, что кафедру он основал ровно для того, чтобы было где хранить свои драгоценные книги (впрочем, ни один, ни вторая не сомневались ни секунды в том, что эти книги документы действительно такое сокровищем).
Злые языки говорят, что профессор Адам Сапега студентов, собственно, завел тогда, когда стало ясно, что будущее - а по факту, и единственная надежда археологии как науки - это дирижабли и далекие экспедиции.
Потому что книг и документов в известной части мира сохранились крохи, да и те Сапега уже все собрал и носом перерыл.
К 1870ому году ему здоровье уже не позволяло далеко путешествовать, причем корень болезни словно никто и не мог понять.
Его состояние ухудшалось стремительно, и вместе с ним стремительно ухудшался и характер, и без того никогда не ангельский.
Врачи пробовали одно средство за другим, и все же, не могли помочь.
Несмотря на уговоры семьи и учеников, он отказался брать даже короткий отдых, и все глубже погружался даже на несколько месяцев
В октябре 1872ого произошел срыв.
У тому времени студенты уже годами его не видели, только Эдуард Толль и Екатерина Шлиман навещали его каждую неделю.
Однажды, во время общего занятия, когда Толль , Шлиман, и студенты разбирали во время лекции с, в зал ворвался седой старик, всклоченный, полуодетый. К диким невнятным криком (что-то похожее на : "ключ, он здесь здесь", или "этого не может, не должно быть" - никто не понял. смесь польского и русского и какого-то животного вопля) - он бросился к столу с находками, разметал их руками.
Эдуард Толль попытался его остановить и тогда Сапега с тем же криком начал душить своего ученика
После этого ничего уже нельзя было сделать, хотя Толль и другие ученики Сапеги пытались.
Его увезли в Наррентурм, где начали лечение
В пожаре 1876ого года, погибли несколько пациентов, и среди них и Адам Сапега.
Ходят слухи что он не погиб, а бродит по венским катакомбам и ищет свой ключ.
Ходят слухи что его палата в наррентурме исписана ключами и картами.
Хотя она должна была сгореть тоже, так.
Хотя слухи это всегда только слухи.
В конце 1872ого года деканом Историко-Географического факультета стал Эдуард Толль.
В 1875-ом. после пропажи его экспедиции - Екатерина Шлиман.
Библиотека Сапеги, впрочем, остается жемчужиной Санкт-Петербурга, и одной из самый богатых тематических библиотек Европы.
Расписание интересных событий на игре
Среда
18:00 Балканы. Открывающий парад. Всемирная научная выставка в Лондоне.
19:00 Санкт-Петербург. Вручение Романовский Премии.
20:00 Вена. Венская Опера, торжественный прием в честь дня рождения Примы. (закрытое мероприятие)
22:00 Балканы. Учебные стрельбы ОБЧР(п)
Четверг
10:00 Вся игра. До этого времени нельзя убивать никаким способом
10:45 Лондон. Заседание клуба "Эпистема". Букингемский дворец
12:00 Вена. Венская опера — Открытые Хореографические Классы. Ведущий педагог — Александрия Миттерер. Допускаются зрители!
12:00 Санкт-Петербург. Патентное бюро
13:00 Вена. Венская опера — запись барышень на «Ярмарку Тщеславия», торжественное открытие, представление жюри, первое задание. Зрители приветствуются!
13:30 Лондон. Патентное бюро
14:00 Балканы. Сражения ОБЧР(п)
15:00 Вена. Патентное бюро
15:30 Лондон. Стрелковый турнир в Molly’s pub
16:30 Санкт-Петербург. Патентное бюро
17:00 Лондон. Все пьют чай
17:30 Лондон. Награждение выдающихся людей в Букингемском дворце.
18:00 Лондон. Патентное бюро
19:00 Вена. Венская Опера бал-маскарад "Тысячелетний рейх" с элементами Волшебной флейты.
19:30 Вена. Патентное бюро
21:00 Лондон. Бокс в Molly’s pub
22:00 Балканы. Сражения ОБЧР(п)
Пятница
12:00 Вена. Венская опера — Открытые Хореографические Классы. Ведущий педагог — Александрия Миттерер. Допускаются зрители!
12:00 Санкт-Петербург. Патентное бюро
13:00 Вена. Венская опера — Всемирная научная выставка в Вене.
13:30 Лондон. Патентное бюро
14:00 Балканы. Сражения ОБЧР(п)
15:00 Вена. Патентное бюро
15:30 Вена. Венская опера — очередной тур «Ярмарки Тщеставия».
15:30 Лондон. Стрелковый турнир в Molly’s pub
16:30 Санкт-Петербург. Патентное бюро
17:00 Лондон. Все пьют чай
17:30 Лондон. Награждение выдающихся людей в Букингемском дворце.
18:00 Лондон. Патентное бюро
19:00 Санкт-Петербург. Вручение Романовский Премии.
19:00 Вена. Венская Опера Бал Воинской Славы
19:30 Вена. Патентное бюро
21:00 Лондон. Бокс в Molly’s pub
22:00 Балканы. Сражения ОБЧР(п)
Суббота
12:00 Вена. Венская опера — Открытые Хореографические Классы. Ведущий педагог — Александрия Миттерер. Допускаются зрители!
12:00 Санкт-Петербург. Патентное бюро
13:00 Вена. Венская опера — подведение итогов «Ярмарки Тщеславия», награждение победительницы
13:30 Лондон. Патентное бюро
14:00 Балканы. Сражения ОБЧР(п)
15:00 Вена. Патентное бюро
16:30 Санкт-Петербург. Патентное бюро
17:00 Лондон. Все пьют чай
17:30 Лондон. Награждение выдающихся людей в Букингемском дворце.
18:00 Лондон. Патентное бюро
19:00 Вена. Венская Опера. Частный прием у артистов
19:30 Вена. Патентное бюро
21:00 Лондон. Бокс в Molly’s pub
22:00 Балканы. Сражения ОБЧР(п)
00:00 Балканы. Всемирная научная выставка в Петербурге. Закрывающий парад.
Ярмарка Тщеславия - событие трех столиц!
В "Ярмарке Тщеславия" обычно принимает участие не менее 5 девиц бедного происхождения, одиноких и незамужних. Приветствуются чистота, непорочность, вежливость, остроумие, хорошее воображение и смелость.
Первая "Ярмарка Тщеславия" была организована в Лондоне. Участвовало 5 девиц. В жюри были: принц Рудольф Австрийский, принц Уэльский Альберт Эдуард, великий князь Владимир Александрович Романов. Открывала ее в качестве почетной гостьи блистательная Ирэн Адлер. Победила в ней русская претендентка Альбина Солнцева, ныне покинувшая Европу в качестве супруги турецкого аги.
Во второй Ярмарке Тщеславия, Петербургской, отбор прошли шестеро девиц. В жюри были эрцгерцог Отто Франц Иосиф Габсбург-Лотарингский, светлейший князь Георгий Александрович Юрьевский и принц Альфред, герцог Эдинбургский. Почетной гостьей была великолепная Ирена Фаллер фон Драга. Победила в состязании сербская девушка Мирабелла Горан, которая вскоре после победы погибла в результате несчастного случая (упала с балкона). Некоторые подозревают в том инциденте насильственную смерть, что, безусловно, лишь подогревает интерес к Ярмарке.
В третьей быть в жюри приглашены принц Уэльский Артур, Франц-Фердинанд Габсбургский, князь Константин Константинович Романов. Почетной гостьей здесь предстоит стать прелестной Ванессе Восковец.
В качестве приза победительнице достается украшение с красным камнем, абонемент на персональные уроки в Венской Опере и ужин с представителем династии Габсбургов и членом жюри от принимающего города, Францем-Фердинандом.
Украденные записи
Не так давно кто-то проник в твой дом и выкрал вещь, представляющую ценность только для тебя, — записи о Лапуте. Для тебя не составит проблем их восстановить, но кто же безумец, даже не заинтересовавшийся деньгами на столе? Может быть, это агенты Красного креста? Или таинственных врагов Толля?