Но в 68-м диссиденты наши отчебучили. Ну, то есть как, сначала отчебучил Бровеносец - повел танки на Прагу. Якобы, по просьбе дружественного народа Чехословакии. Утром 25 августа заводчане прямо на заводской трубе вместо привычной надписи “Слава КПСС” увидели “Нет вторжению!” Оказалось, и инженеры, и работяги, и целый начальник участка в сговоре оказались. Начальника участка тогда арестовали, с тех пор в Энске его никто не видел. Инженеров и “маляров” в психушку упекли, а тех, кто покрывал все это или так, мирно за перекрашиванием трубы в ту ночную смену наблюдал, премий лишили.
Всего в покраске участвовали:
Константин Толмачев, начальник участка - организатор
Дмитрий Касаткин, инженер - подписал документы на получение краски и выдачу наряд-допуска на работу с автокраном.
Логинова, зав.склада /есть на игре/ - выдала краску
Шумов Сергей, рабочий /есть на игре/ - пригнал и управлял автокраном
Шохер Исаак (представлялся как Шохерев Иван), рабочий - красил
Бобрецов Илья, рабочий /есть на игре/, рабочий, начальник смены - красил.
Расследование истории годовой давности с покраской трубы вел начальник энского КГБ, тов. Бобрецов. Весь завод тогда поставили на уши, и очень быстро вышли на одного из исполнителей, товарища Шохера (впрочем, на заводе его почти все знали, кроме отдела кадров, начальства и бухгалтерии, знали как Ваньку Шохерева). Тот поленился сразу постирать одежку, так что следы краски на ней выдали его с головой.
Товарищ Бобрецов-старший, хоть и считается довольно добрым (для кгбшника), но тут взялся за дело всерьез. Ваньку-Исаака допросил с пристрастием, выбил у него имена всех заговорщиков, и уже утром, не успели они продрать глаза и выйти на смену, как к каждому постучало по паре суровых ребят с приказом при сопротивлении стрелять на поражение. Дальше были следствие с последствиями. А вот они, последствия, для каждого оказались свои:
Толмачёва, начальник участка, быстро увезли в Москву. Больше он в Энске не появлялся (и все понимают, что, хотя на дворе и не 30-е годы, но за организацию такого если не расстрел, то много лет точно обеспечены).
Касаткина, Шохерева и Шумова - после психиатрического освидетельствования приезжими специалистами направили в Москву, на лечение.
Бобрецов-младший - написал явку с повинной, в которой раскаивался в совершенном, признавался в том, что поддался тлетворному влиянию и торжественно обещал “никогда-больше”. После этого его исключили из партии, сняли с должности начальника смены, лишили премии (как, впрочем, и всех остальных заводчан), но тем дело и кончилось.
Логинову тогда также допросили, но довольно быстро отпустили, признав невиновной, так как она просто выполняла указание инженера на выдачу краски, не зная на что та пойдет.
Год назад Варвара Майорова слушала курсы по судебной психиатрии у профессора Черниговского Максима Сергеевича. Для неё он был большим авторитетом, и она надеялась попасть к нему на стажировку.
В сентябре 1968-го (за год до игры) к нему на дополнительное обследование и лечение попали фигуранты “дела энских диссидентов”, некие Касаткин, Шохер и Шумов. Профессор, поговорив с каждым из них, не сдержался и поделился с Варварой тем, что он думает про то, как КГБ использует науку, призванную лечить людей, для наказания. Варвара, к тому времени уже несколько месяцев знакомая с профессором, впервые видела его настолько выведенным из себя. Учитель был бы не самим собой, если бы поступил так, как предписывали неофициальные распоряжения с самого верха.
Профессор Черниговский честно и добросовестно провел полное обследование со всеми необходимыми тестами, после чего признал всех троих настолько здоровыми, “насколько это вообще возможно в наше нездоровое время” (последняя часть, конечно, не пошла в документы, но произносилось профессором устно).
Профессора Черниговского после этого случая также вызвали “на разговор”к товарищу Черняховскому. На следующий день Максим Сергеевич признался Варваре, что, хотя официальных последствий для него и не будет, но, кажется, его практике скоро придет конец. После того разговора профессора как будто подменили, всегда готовое раньше улыбнуться лицо превратилось в серьезную сосредоточенную маску. А через пару недель (в октябре 1968-го, 11 месяцев назад) он скончался и, хотя в медэкспертизе было написано “инфаркт”, Варвара с одного взгляда на сведенное судорогами мертвое тело поняла, что все не так просто….
Год назад, когда Шумова, Касаткина и Шохера привезли в Москву на дообследование и дальнейшее "лечение", профессор, который их осматривал, провел полное обследование со всеми необходимыми тестами, после чего признал всех троих здоровыми.
Все трое снова перешли в КГБ, но уже в столичное управление. Дело теперь вел подполковник Черняховский. Подполковник не любил копаться, дело было ясное, и вскоре было закрыто.
Шохера, как агента израильской разведки, отправили вслед за Толмачевым по этапу. Касаткина и Шумова послали на повторное психиатрическое освидетельствование, но уже в другую клинику. Там им поставили нужные диагнозы и отправили на “лечение”. Дмитрий Касаткин так там и остался, Шумов же, пройдя очередные тесты и проверки, спустя полгода подписал все бумаги, которые ему дали, получил освобождение из “больницы” и вернулся на родной завод(за пару недель до начала игры). Эх, если бы Дима не был таким упёртым, пошёл бы на уступки и подписал те же бумаги. Его ведь жена дома ждёт, его Светочка!
Но в 68-м диссиденты наши отчебучили. Ну, то есть как, сначала отчебучил Бровеносец - повел танки на Прагу. Якобы, по просьбе дружественного народа Чехословакии. Утром 25 августа заводчане прямо на заводской трубе вместо привычной надписи “Слава КПСС” увидели “Нет вторжению!” Оказалось, и инженеры, и работяги, и целый начальник участка в сговоре оказались. Начальника участка тогда арестовали, с тех пор в Энске его никто не видел. Инженеров и “маляров” в психушку упекли, а тех, кто покрывал все это или так, мирно за перекрашиванием трубы в ту ночную смену наблюдал, премий лишили.
После этой истории зачинщика, начальинка участка Толмачева, быстро раскололи, как пособника западной агентуры, а еще троих, Касаткина, Шохирева и Шумова, привезли в Москву на психиатрическое дообследование. Вел его светило мировой науки и, как стало скоро понятно Мэлсу, по совместительству шпиона израильской разведки профессор Черниговский. Он признал всех троих здоровыми, “насколько это вообще возможно в наше нездоровое время” (последняя часть, конечно, не пошла в документы, но произносилось профессором устно).
Все трое снова перешли в КГБ, но уже в столичное управление. Дело теперь вел подполковник Черняховский. Подполковник не любил копаться, дело было ясное, и вскоре было закрыто.
Шохера, как агента израильской разведки, отправили вслед за Толмачевым по этапу. Касаткина и Шумова послали на повторное психиатрическое освидетельствование, но уже в другую клинику. Там им поставили нужные диагнозы и отправили на “лечение”. Дмитрий Касаткин так там и остался, Шумов же, пройдя очередные тесты и проверки, спустя полгода подписал все бумаги, которые ему дали, получил освобождение из “больницы” и вернулся на родной завод
Черняховский, когда стало понятно, что Черниговский провел освидетельствование троих диссидентов не так, как надо партии и стране, вызвал в октябре 1968-го (11 месяцев назад) профессора “на разговор”, и объяснил ему, что, хотя явно ему пока ничего не предъявляют, но его работа на зарубежную (в первую очередь, израильскую) агентуру уже совершенно понятна органам.
Возбуждать дело Черняховский поостергеся, поскольку в наше “травоядное” время преследование такого светила науки могло задеть и тех, кто это преследование будет проводить, поэтому для прекращения антисоветской деятельности Черниговского пришлось прибегнуть к другим методам. Через пару недель после того разговора профессор скоропостижно скончался. В свидетельстве о смерти было написано “инфаркт”, и только Черняховский и непосредственный исполнитель знали, какой яд и как был тому введен (придумай сам, что там было. В качестве побочного эффекта у трупа могут быть заметны предсмертные судороги).
Светлана Добровольская в Энске наконец-то встретила свою судьбу - приятного, интеллигентного человека Дмитрия Касаткина. Взрослые, самодостаточные люди быстро поняли, что созданы друг для друга, вскоре поженились и несколько месяцев были бесконечно счастливы. У Кости было много хороших друзей среди местных интеллектуалов, он очень любил кухонные посиделки, но никогда не пытался вовлекать в дискуссии о политике Светлану, или заручиться ее поддержкой - как будто бы специально держал ее на расстоянии от этого. В ночь на 25 августа Дима предупредил Светлану, что выйдет в ночную смену, хотя раньше работал только днём. Впрочем, на утро Светлана поняла, где её муж пропадал ночью. Это стало для неё неожиданностью, но не сюрпризом - Светлана видела, как терзается ее муж, после каждой новой встречи с друзьями.
Судьба Дмитрия до сих пор неизвестна, единственный, кто может обладать хоть какой-то информацией - Шумов, который пару недель назад как раз вернулся из психиатрической лечебницы. Но Светлана чувствет к нему странную смесь стыда и робости - простой работяга, подчиненный ее мужа пострадал из-за его авантюрного характера. И она об этом ничегошеньки не знала, даже не успела отговорить.
Тепнарёва - внучка репрессированных (врагов народа). Всю жизнь, всем сердцем ненавидела советскую власть и всю жизнь просидела тихонечко, не высказываясь. Потому, что боялась. Когда её ребята перекрасили трубу, она почувствовала смесь гордости за свой коллектив (вот, где настоящие люди работают!) и обиды за то, что ее не взяли с собой и даже не поставили в известность. Да зачем же она им, такая трусиха и перестраховщица. Неужели же она бы позволила этому случиться? Вместе с тем Евгении очень больно от того, что завод лишился лучших своих кадров. Она чувствует свою вину за то, что отстоять удалось только Бобрецова и то потому, что отец выгородил. Теперь Евгения пытается всячески опекать Шумова.
Мать сестер Селезневых Анны и Клавдии - убежденная сталинистка. Именно по её доносу упекли родителей Тепнарёвой. Анну Селезнёву в диссидентских кругах Энска не то, чтобы не любят… Но и своей для них она ещё не стала: бросают тень и мать-сталинистка, и недалекая сестра-продавщица вино-водочного, которая общается с сомнительными людьми и почти наверняка стучит. Или может настучать, если прижмут.
Анна понимает все обстоятельства, которые мешают кружку диссидентов принять ее, но всё же очень хочет быть принятой. Особенно большую ответственность она ощущает перед Евгенией Тепнарёвой, которой считает себя обязанной.