Не просто это – расти сиротой. Хотя, скажи ты так кому в деревне, тебя бы засмеяли. «Как это так сиротой? А кузнец как же? Да, не родной, а все ж отец! Все же вырастил, как свою. Да кузнеца все окрест знают, уж лучшего родителя и не пожелать!»
И все правда, да. И отца своего приемного ты любишь, как наверное родного бы не любила. Всему что ты знаешь – он тебя научил. Кормил, поил, заботился. И решительно говоря, другого отца ты бы и сама не хотела.
Да и подумаешь, не родной. Вон, пол Велена безотцовщина. Сколько мужиков то на войне погибло! А сколько ребятишек и вовсе без дома остались, бежали из горящих сел, да деревень.
И это тоже все правда.
И все же… Все же иногда ты думаешь о своих настоящих родителях. Кем они были? Почему оставили тебе? Что с ними случилось? И не идут эти мысли прочь, как не гони. Да и гнать то по правде не хочется.
Уж вряд ли ты бастард какого то лорда, или того хуже, ребенок предназначения. Такие глупости только в сказках бывают.
Но тебе все кажется, что это важно – знать кто ты, да откуда. Что узнав это, сможешь ты найти какое то свое место в мире. А может принять, что место это, все время было тут, совсем рядом, в старой кузне. Но пока этот путь не пройдешь, наверняка не узнаешь.
Пожалуй, стоит расспросить отца. Он не слишком любит об этом говорить, но если настоишь, то не отвертеться!

Жизнь в походах и битвах – вот твой удел. И пускай скальды воспевают великие битвы и павших воинов, в красочных виршах рассказывают о доблести и славе, ты то знаешь, что в жизни все значительно прозаичнее. В битвах больше грязи и крови, чем серебрящейся стали и горделиво реющих знамен. А поле битвы оглашают не боевые кличи и пафосные речи, а только рев и стон раненых, да чавкающий звук топора, врубающегося в плоть.
И кто бы, что не говорил, это жизнь выбрал не ты. Да, когда то у тебя был выбор. Но это право у тебя отняли, вместе с твоей семьей. Война сама пришла в твой дом, и не оставила тебе выбора.
Иногда ты вспоминаешь ту жизнь. И мало кто бы поверил, что за покрытой скорбью личиной воина, ты хранишь в сердце так много теплой памяти.
Да, тогда ты был еще юн, солнце было ярче, а ветер был теплее. Ты вспоминаешь отчий дом, жаркий камин, смех родных.
А в последнее время, все чаще тебя тревожат воспоминания о девушке. Той, самой первой, самой любимой. Она дочерью знатного война, сурового, и скорого на гнев. С ней вы сбегали из дома, прятались между валунами в полях, и в уютных гротах на побережье. И ты, с еще юным пухом вместо усов, целовал ее, и укутывал от ветра в простой кусок материи, заместо плаща. С тех пор, в боях ты добыл себе не один плащ: и тонкого сукна из Ковира, и подбитый бархатом из Туссента. Но не одна, самая дорогая ткань, не милее тебе, чем тот жалкий кусок мешковины, стянутый у отца из закромов; еще хранящий тепло ее тела и запах ее волос. Так и ушла она, в вашу последнюю встречу, обернувшись в эту материю, шутя и смеясь, мол, суженный подарил ей плащ, а значит и до свадьбы не далеко.
А потом, жизнь твоя изменилась, и больше вам не довелось увидеться. Да и вряд ли, увидев тебя сейчас, она распознала бы в тебе того юнца. И все же, в холодные ночи, когда ветер воет, предвещая приход дикой охоты, эти воспоминания греют тебя лучше любого вина и огня.