Паспортная фамилия, по которой вас все знают в Энске
Паспортное имя, по которому вас все знают в Энске
Паспортное отчество, по которому вас знают в Энске
Ваш возраст, согласно паспорту и на который вас, в основном, воспринимают окружающие
Колхозник, подрабатывающий в городе неподалёку. Рукастый, но ленивый. Прошёл всю войну рядовым в пехоте, имеет награды. Пьёт и приторговывает самогоном, который получает из деревни либо бодяжит спирт, когда достанет.
Его знают все. Добрый, готовый помочь, но не сдержанный на язык. По своей простоте и неграмотности может сказать что-то, за что другим грозили бы серьёзные проблемы. Порфиричу это сходит с рук, потому что он человек "тёмный", необразованный и безобидный. Ходят слухи, что его сослуживец, которому Порфирич на войне спас жизнь, занимает высокую партийную должность, что также снижает мотивацию разбираться с ним по всей строгости. Этакий советский юродивый.
Верующий. Пьющий.
Это то, что знают про вас многие в городке. Не пишите, пожалуйста, здесь ваши тайны и секреты, иначе про них сможет узнать любой игрок!
Будучи молодыми людьми, Бобрецов, Потапов и Сидоров работали одной бригадой в 30-х вольнонаёмными на стройке сооружений Дмитровского гидроузла, Бобрецов Алексей был бригадиром. Снабжение было плохим, вольнонаёмные питались едва ли лучше лагерных. Но однажды, в честь очередной годовщины Революции снабжение заметно улучшилось - на столе появилось и мясо, и молочное. Даже чай с сахаром. А через полгода, когда до стройки дошли слухи о страшном голоде в Поволжье, в управлении полетели головы. Выяснилось, что несколько составов с фуражем, отправленных в помощь голодающим в УССР не пересекли границы Московской области. Всех, кого тогда не расстреляли, тех посадили. С тех пор все трое точно знают: если где-то что-то прибыло, значит, где-то что-то убыло. А благими намерениями вымощена дорога в ад.
В какой-то момент на стройке была обнаружена недостача нескольких пайков. Началось расследование, и быстро стало понятно, что взял их кто-то из их бригады. Осудили Сидорова, ему досталось по полной - сел на 10 лет, войну начал в штрафбате, но уже в 42-м “искупил кровью”.
Когда после войны встретились, спросил Василий Потапов Ваньку: крал ли он пайки. Тот ответил: “Бес попутал, должно, выпил лишку, да и взял закусить, не рассчитал.” Видно было, что Сидоров сам верит в то, что, подвыпив, потерял последний ум и объел, не разумея, товарищей. С той поры так и пьет не иногда по праздникам, как все нормальные люди, а каждый день и помногу.
История семилетней давности:
Почти у самой обочины видны две свежие могилы - наших энских Ромео и Джульетты. А дело как было? Шурочка, агрономова дочь, завидная была невеста, не красавица, но и далеко не дурнушка - с густыми бровями, синими глазищами в пол-лица и русой косой в руку толщиной. Девка работящая, умная - техникум окончила, телятницей знатной считалась. Хотели ее даже на столичную выставку послать, да побоялись девку отпускать одну. А Степан - тоже парень видный, еще двадцати не было, а уже и медальку какую-то получил за ударный механизаторский труд. И всем бы хорош жених, да пил по праздникам крепко, а как напьётся - дурной делался. Оно, конечно, дело житейское, кто ж не пьёт-то, но всё ж таки... Ну да ладно. И вот стал, значит, наш Степан Шурочку сватать. Ходит за ней по пятам, других парней на выстрел не подпускает. Долго Шурочка Степана сторонилась, а всё-таки ухаживания его приняла - годы-то девичьи идут, а других кандидатов не намечается. Да и откуда бы им взяться? Степан-то всех отвадил. И тут, как назло, упали у колхоза какие-то там показатели. И прислали агроному консультанта - какого-то очкастого паренька из облцентра. Вроде как сельхозакадемию закончил и стал, значит, диссертацию писать по вопросам урожая. Парень городской, а держится просто. С виду не богатырь совсем, но видно, что и в обиду себя не даст. Говорит, детдомовский, вещей у него один чемодан, а родных-близких совсем нет. Ну, расквартировали паренька в доме агронома, и тут глядь - стала Шурочка на заезжего заглядываться: то завтрак ему в комнату принесет, то рубашки ему настирает да накрахмалит, а он и рад. А раз вечерком вдвоём до городского клуба пошли. Степан как узнал - напился пьяный да и попёр прямо к агроному в дом. Я, говорит, от тебя, бадья ты старая, таких обид терпеть не намерен! Подавай сюда свою потаскуху, и хахаля ейного прихвати! Ну, слово за слово, багром по столу, на шум люди сбежались, скрутили Степана да и упрятали на пятнадцать суток за хулиганство. Отсидеть-то он отсидел, только вышел еще злее. Ходил всё мрачнее тучи, кумекал себе недоброе да и подбил как-то еще двух трактористов заезжего проучить - неча, мол, рассаду свою в чужие грядки тыкать, езжай городских окучивать, пока цел. Да пьяные были, злые, силу не рассчитали - ну и убили парня насмерть. Тут одумались было, бежать хотели, да далеко ли уйдёшь без паспорта-то? Поутру всю честную компанию поймали в старом срубе на дальнем хуторе да и отправили тайгу валить. А Шурочка в ночь под высоким берегом на старой иве удавилась.
История-то та была в соседнем с Энском колхозе. После того, как убили ее жениха семь лет назад, Шурочка Сидорова (которой тогда было 16 лет) дала показания против Степана. Дело доверили недавно приехавшему в Энск следователю Матча. После того, как Степан был задержан, его родственники стали рассказывать, что она его оклеветала, а сама гуляет направо и налево. Семью Степана, Майоровых, в колхозе уважали, и, когда брат Степана потребовал от Александры, чтобы она отказалась от своих показаний, его поддержали даже родные родители Шуры. Девочка тогда не выдержала напора и убежала из деревни.
Все решили, что побежала в недалекий Энск, признаваться в поклепе, и разошлись по домам. А только живой Шурочку с тех пор в колхозе никто не видел…
Вскоре ее дядя, Сидоров нашел повесившуюся девушку с расклеванным птицами лицом. В ней опознали Александру и похоронили, как положено.
Судили Степана в народном суде, в котором председательствовала товарищ Ополовникова. Народными заседателями были тов.Иволгина, председатель комитета народного контроля и тов. Иванова, бухгалтер из НИИ. Решение было вынесено единогласно: Степану дали 12 лет строго режима, его подельникам - по 9 (срок подельников заканчивается через два года после начала игры)
Как все было на самом деле 7 лет назад: Сочувствовал Шуре только ее дядя, Иван Сидоров. Он был напарником Степана и отлично знал, какой у того скверный характер. Он же вывел милицию на дальний хутор, где Степан прятался с подельниками. Когда Шурочка убежала из колхоза вся в слезах, Сидоров догнал ее, успокоил и привёл в Энск, где и рассказал уже знакомому следователю о травле. Матча сделал Саше паспорт (правда, пришлось накинуть пару лет) с фамилией ее тайного, столь недолгого, мужа, посадил на автобус до Москвы и дал контакты людей, которые помогут освоиться на первое время.
Тогда, 7 лет назад, вскоре после "пропажи" Шуры Сидоров как-то пошел на рыбалку и обнаружил неизвестную повешенницу на старой иве. Та висела долго, птицы успели уже расклевать ей лицо. Сидоров сообщил о находке все тому же следователю Матча. Тот решил не открывать новое дело, а закрыть старое, обернув все так, что девушку опознали, как повесившуюся Александру Сидорову (благо, она была примерно такого же роста и телосложения)
Родственники Степана, однако, не дали жизни и ее дяде - даже пытались поджечь дом. Тогда Матча устроил так, чтобы Сидорову дали местечко разнорабочего на заводе.
Три года назад, когда на завод по распределению приехала молодой технолог Саша Сафронова, и Сидоров и Матча узнали в ней былую Шурочку. Впрочем, она попросила их не ворошить былое и не раскрывать ее в Энске, так что для всех она так и осталась “товарищ Сафронова, специалист из Москвы”, благо, других людей из их колхоза в Энске не было.
После войны, когда решено было в 49-м строить завод, для одного из корпусов не хватило кирпича. Приехал тогда из Москвы человек, сметчик, осмотрел окрестности и говорит: больно накладно обойдется вам кирпич слать. Недостаёт всего чуть-чуть. Так что на кирпич можно и церковь вашу разобрать - не велика ценность. Тут же явились откуда-то добры молодцы, заложили под фундамент нашей энской селитры и церковь подорвали. Не учел тогда московский сметчик, что строили при царе на совесть, цементу не жалели. Церковь не пожелала рассыпаться по кирпичику, а пошла трещинами, раскололась на несколько каменных глыб и ухнула вниз. Старики тогда сметчика чуть было не поколотили - даже милиция приезжала его обратно провожать. А председателя старухи еще долго за глаза величали антихристом. За то, что дал добро на снос церкви.
После взрыва церкви в 1949 г. Семипалатин обивал пороги, писал письма, требовал уважать духовные потребности православных товарищей г. Энска. Собирал подписи и писал открытые письма от имени религиозной общины. Апеллировал к тому, что эта церковь была укрытием для жителей Энска во время войны. Тов. Метельская долго была против восстановления церкви, считает, что государственные деньги можно потратить и более осмысленно. Однако, она почти сдалась, когда к просьбам батюшки присоединилась член горкома тов. Мирная. Тов. Мирная апеллирует к тому, что вера помогает переживать невзгоды и сохранять здоровье.
Прошлым летом, когда Синицына с единомышленниками-эзотериками решила провести ритуал на день Солнцестояния, их с церковного холма прогнали православные, которые служили службу и совершали крестный ход по случаю праздника Троицы.
Главная беда Семипалатина - пьянство. Пить он начал тогда, когда церковь разрушили, от горя за поруганную святую веру. Сам через то страдает, бросает иногда, но потом получает очередной отказ в просьбе о восстановлении - и снова запивает. Прихожане ему сочувствуют и стараются поддержать в стремлении избавится от пагубной привычки. Только старик Сидоров иногда приносит батюшке гостинец - самогончик или бутылку беленькой. Перед подрывом церкви Семипалатин пытался спасти хотя бы часть алтарных икон. Кое-что, вроде как, спасти действительно удалось.
Также батюшке продуктами помогает Мирная. Верующие точно знают, что она помогает священнику потому, что считает это своим духовным обязательством.
Сам Семипалатин такой заботой со стороны прихожан очень гордится: значит, есть еще милосердие божие в их сердцах, значит, не зря он с ними речи ведет.
С началом войны Сидорова из колонии направили в штрафбат, дав возможность “искупить кровью” кражу пайков . Там, на фронте, он и познакомился с товарищем Черняховским. Тот, в отличие от многих других, относился к штрафникам как к людям и, если человек не трусил, шел вперед и не бежал от пули, то относился к таким с уважением, готов был поддержать и помочь.
Однако так случилось, что помощь понадобилась не Сидорову, а самому товарищу Черняховскому. Весной 42-го подразделения, в которых служили Сидоров и Черняховский, попали в окружение. Штрафники и свободные сражались плечом к плечу. Всех офицеров уже убили, и командование на оставшейся полусотней бойцов взял на себя старшина Черняховский. Он смог организовать бой так, что два десятка бойцов смогли прорваться. Они - смогли, а вот Черняховский упал, когда уже рядом был спасительный лес, а немецкие цепи остались позади. Сидоров, который бежал сзади, заметил это, остановился и оттащил товарища старшину в ближайший ельник. Там они подождали, пока наступающие немцы пробегут мимо. Рана старшины была не опасна, но тот потерял много крови. Сидоров перевязал товарища, как смог, а дальше они несколько недель лесами пробирались к своим.
После того случая с Сидорова сняли судимость, а Черняховский прямо сказал, что он теперь навек должник вчерашнего зека, и тот может рассчитывать на любую помощь, кроме, конечно, вреда Советской власти. Время от времени они переписывались. Черняховский знает, что в Энске Сидоров работает разнорабочим на заводе, что злоупотребляет спиртным и, хотя потом в этом раскаивается, но бросить не может.
Семьи города Энска и их состав
/дисклеймер: мастера считают допустимым анохронизмом то, что в большинстве семей Энска у мужа и жены разные фамилии. Просим не акцентировать на этом внимание внутри игры/
Зина Иванова считает своего мужа, лаборанта Алексея Егорова, мягкотелым интеллигентом, который не хочет понять ее простую рабочую жизнь и потребность иногда культурно отдохнуть с друзьями.
Саша Сафронова - технолог. Она отвечает за внедрение на заводе разработок НИИ и отчетность перед комитетом народного контроля. Её ответственность - с одной стороны, неукаснительно соблюдать предписания, отправленные из НИИ, с другой стороны - если новая модификация будет работать хуже старой, ответственность за это ляжет на плечи Саши. Бремя доказательства того, что ухудшение произошло не из-за разгильдяйства рабочих - тоже на ней.
Кто-то из рабочих встречает новшества с энтузиазмом - дадим стране угля! Кто-то относится скептически.
Пару недель назад в больнице пропал спирт. Натурально, прям весь (не очень-то великий) запас. Дело расследует следователь Клыкова.
Пару недель назад у Сидорова кончилась водка. И самогон. И то, из чего его можно было бы гнать. Он сначала держался, но потом как помутнение нашло. Залез в больницу ночью да и прихватил там бутыль.
Предметы культа (иконы в первую очередь) можно добыть через почтальона Василия Потапова
Крепкий алкоголь можно добыть через подполу продавщицы виноводочного, Слезневу
В конце весны пришло из того хозяйства, куда, преимущественно, шли удобрения с Красного азота рекламация о том, что сортировка производится из рук вон плохо, до трети объема от поставляемого материала занимают не удобрения, а какой-то мусор, и просили тов. Иволгину проверить, что они там вырабатывают, на этом ихнем заводе.
Комитет народного контроля, он же для того и создан, чтобы все контролировать. Иволгина организовала проверку, и выяснилось, что в одном из цехов рабочие, вместо того, чтобы протирать детали спиртом, употребляли его для других целей. А потом садились на точно выверенные машины, после чего те давали стране что угодно, но только не то, чего страна от них ожидала. Товарищам Ивановой Зине и Дроздову Витьке тогда впаяли выговор, выписали штраф, а директору урезали премиальный фонд за следующий квартал. До нуля урезали, представляете?!
Остальные работяги с этими алкоголиками потом еще раз по-свойски поговорили, да что толку?
Где-то год назад Герда Чижик и Саша Сафронова вытащили из сугроба пьяного в дым разнорабочего Ивана Сидорова. Тот вяло отбивался и пытался объяснить, что у него тут постель, “отойди, Шура, не мешай дяде Ване спать”. Все-таки они смогли тогда его поднять и, одна за одну руку, другая за другую, отвести его домой.